– Попал?
Стёпка ничего не ответил. Митька перевернул ящик, осторожно взобрался на него и выглянул из окошка. На кирпичной трубе ведра не было.
– Ну как? – спросил Тритон-Харитон.
– Ведра нету… – сказал Митька. – Думаешь, я бы не попал?
Стёпка вытащил из кармана патрон и зарядил.
– На, стреляй!
Митька взял ружьё и просунул ствол в окошко. «Может, он и в этот патрон пороху переложил… – подумал Митька. – Саданёт прикладом – костей не соберёшь!»
– Куда стрелять-то? – спросил он.
– Куда хочешь.
Митька две долгие минуты смотрел на крошечную мушку, но нажать на курок так и не решился. Спрыгнул с ящика и протянул Стёпке ружьё:
– Чего попусту палить-то? Вот если бы…
– Ладно, – сказал Тритон-Харитон. – Если бы да кабы… Полезли долой!
– Стёп, – спускаясь вслед за приятелем по шаткой лестнице, сказал Митька, – я нашел силок… Тот, который ты в огород бросил.
Стёпка что-то промычал в ответ.
– Хороший силок, – сказал Митька,
– А филин?
– Что филин? – не понял Митька.
– Улетел… – сказал Стёпка. – Думаешь, он тоже вместе с ними богу молится? Улетел.
Митька нахмурился и замолчал.
– На Козий Луг пойдём? – спросил Тритон-Харитон. Он полил себе на взъерошенную голову из умывальника, причесался гребнем.
Захватив мяч, мальчики вышли на улицу.
– Гляди, кто стоит! – толкнул в бок приятеля Митька.
Возле ворот соседнего дома стояла тётка Лиза-Головастик и подозрительно смотрела на ребят. В руках она держала изрешечённое дробью ведро.
Всю ночь по крыше, по листьям деревьев барабанил дождь. Из окна было видно, как меж берегов колыхался плотный белый туман. Будто облака спустились с неба в Калинку.
Мать поднялась рано. Полежав немного, встал и Митька.
– Небось после такого дождя грибов прорва, – сказала мать. – Сходил бы после школы в лес… Не надоело вам этот футбол гонять?
– Не пойду, – отмахнулся Митька. – Мокро. Темно.
Мать затопила печку, в огонь поставила большой чугун. Когда вода нагрелась, ножом отогнула ржавый гвоздь и отворила дверь в другую комнату, в которую со смерти отца никто не заглядывал. Митька, удивлённо подняв брови, смотрел на мать. Она взяла тряпку, ведро с тёплой водой и всё это отнесла в комнату.
– Ты чего это вздумала? – удивился Митька. – Нам и тут не тесно.
Мать молча тёрла мокрой тряпкой крашеные половицы. Митька переступил порог отцовской комнаты, в первый раз после его смерти. Здесь всё так же, как было при отце. Большой незастланный дубовый стол, резная крашеная этажерка с книгами и газетами, сундук, в котором хранились охотничьи припасы. На стене двустволка, а под ней переломленные пополам высокие болотные сапоги. Толстый слой серой пыли покрывал все вещи. И запах в комнате был спёртый, нежилой.
