. Прошло не очень много времени, а он уже знал, что Флавия наряду с некоторыми другими вещами предпочитает орхидеи, памятники старины и куропаток с душком.
Флавия тоже не была довольна жизнью. Даниэль отметил Это с восторженным сочувствием. Какая же это награда для одной непонятой души найти другую, такую же непонятую душу! Его сорок неудачно прожитых лет встретили наконец робкий отклик.
Они говорили о Дебюсси, когда проснувшийся толстячок шумно развернул пакет с провизией и весьма радушно предложил им куриную ножку.
Даниэль отказался и даже немного обиделся. Он вдруг решил, что еда — это вообще нечто кощунственное. Больше того, ему казалось, что он не в состоянии есть не только сей час, в такой момент, но что, возможно, никогда уже не сможет ничего проглотить. Незнакомец же, поев, выпил большими глотками красного вина и снова улегся спать.
До станции, где Даниэлю предстояло сойти, оставался один час. Она же, эта образованная и разочарованная жизнью газель, поедет дальше. К границе. Слово «граница» причинило Даниэлю острую боль, точно его ударили хлыстом. Оно открыло ему тайны его природы, в которых вихрем роились волнующие душу мечты. Граница, рубеж — это та линия, которую при желании можно передвинуть. Хватит ли только у него сил преступить границу своего бытия?
И он оглянулся назад — на свое унылое, однообразное существование: жена, рано поблекшая по причине, которую она называла «домашней суетой», ее выцветшие халаты, сшитые из скатерти, корзина с грудой белья, терпеливо ожидавшего, пока его выгладят, и вечные упреки: «Если бы ты надел теплый шарф, ты бы не простудился». Он вспомнил об Эвкалиптовых ингаляциях, ощутив во рту знакомый приторный вкус. Вспомнил и последние наставления жены: «Ты должен вернуться в понедельник, к сочельнику». Для чего? И зачем вообще по — рабски придерживаться всех этих повторяющихся из года в год ритуалов? Даниэля охватило безумное желание проехать мимо станции провинциального городка, где его ждала привычная, будничная жизнь, и устремиться дальше, за той, другой жизнью, которая неясно грезилась ему в юности. Не переставая об этом думать, он стал доверительно рассказывать Флавии о себе. Были мгновения, когда Даниэль, изливая душу, испытывал угрызения совести. Он смутно понимал, что поступает дурно, доверяясь незнакомке и взволнованно излагая ей интимные подробности, но остановиться уже не мог. Она смотрела на него и слушала внимательно, как слушают обычно увлекательную лекцию.
