— А чего хочет милиция?
— Ничего особенного, — буркнула Тереска, обрадованная тем, что ее никто не спрашивает насчет необходимости уходить из дому поздно вечером. Она с кряхтеньем встала со ступеньки. — Мы должны опознать каких-то типов, которые шатаются по садовым участкам. Я иду спать, устала, как вол на пахоте.
— Погоди, — неуверенно сказала пани Марта и рискнула: — А что это за история с каким-то ребенком?
— Что? — удивилась Тереска. — С каким ребенком?
— Судьбой которого мучается Шпулька. Какой-то ребенок, которого не то бьют, не то бросили…
Тереска удивилась еще больше, не выказывая, однако, никакого интереса к теме.
— Не знаю. Она жалеет всех детей коллективно. Мы вообще только потому этим всем и занимаемся, что саженцы пойдут для детдома. Там, где она живет, в этом их бараке, есть какой-то ребенок, у которого мать — алкоголичка или что-то в этом роде. Если тебя это интересует, спроси Шпульку, я ей скажу, чтобы она завтра зашла. А мне можно наконец пойти спать?
— Конечно, разумеется, можно…
Сокрушенная укорами совести, что позволила себе заподозрить собственную дочь, пани Марта, в рамках искупления своей вины, решила как-то помочь Тереске. Она обсудила с мужем этот вопрос, и пан Кемпиньский устроил так, что им разрешили одолжить грузовой фургончик, который за один раз привез триста саженцев, предложенных довоенными знакомыми пана Кемпиньского из Блендова. Кроме того, два раза в неделю фургон обещал помогать перевозить саженцы из других предместий Варшавы.
Триста саженцев несказанно осчастливили Тереску. Однако ее страшный протест против систематического решения вопроса грузоперевозок смертельно удивил обоих родителей. Упрямство, с которым она настаивала на праве заниматься тяжелым физи¬ческим трудом поздними вечерами, казалось совершенно необъяснимым. Когда к разговору привлекли Шпульку, которая во всю эту кутерьму предусмотрительно не вмешивалась, она произвела на Кемпиньских впечатление существа по меньшей мере недоразвитого и совершенно лишенного собственного мнения.
— Ты, наверное, преувеличиваешь, — сказала она осторожно, когда, освободившись от назойливого старшего поколения, они волокли свою повозку в деревню под Вилановом. — Ведь таким способом мы будем возить проклятые саженцы еще долго после Страшного суда. В конце концов, ничего не случится, если он придет и узнает, что тебя нет. Может прийти на следующий день.
Тереска мрачно на нее посмотрела и ничего не ответила, с горечью думая, что даже Шпульке она не в состоянии объяснить такую простую вещь. Богусь вовсе не придет на следующий день. Он вообще не скажет, когда придет, снова пропадет неведомо на сколько времени, а она снова должна будет безнадежно его ждать. Она не изменит ситуацию, не окажет на него никакого влияния, пока его не увидит. А увидеть его наконец она просто обязана, иначе у нее что-нибудь лопнет: сердце, печенка или что там еще. Он не станет стараться, ему это не нужно, это она должна сделать усилие… Она должна что-нибудь выдумать, и все тут!
