Пришли к нам с пляжным мячом и с этим своим скачущим познаньским акцентом, один мужик мужиком, с бакенбардами и прочей растительностью на лице:
— Не желаете с нами сыграть? Блажей, — представился, крепко, по-мужски пожал руку, весь такой лысый, огромный!
Обе Пенсионерки сразу же от этого почувствовали себя слишком мужчинами, слишком голыми, быстро юбчонки себе соорудили из полотенец, в себя спрятались, убежали берговать,[44] бросив меня одну: вот ты и будь с ними мужчиной, а мы цветы пойдем собирать на дюны, цветочки. Эээээх, цветочки для украшения лифчика!
Это ж надо. Предательницы. Бросили меня! Я подняла солнечные очки на лоб и лежа смотрела на две мощные ляжки, выросшие надо мною, словно колонны. И только я приоткрыла рот и хотела было приступить к делу, как эти две ляжки беспокойно задвигались: мол, нет, мол, усыновление, эмансипация, право заключать браки, партия зеленых, у каждого есть друг, постоянный партнер, безопасный секс (дружеский), презервативы. Мы — люди культурные, которые хотят, чтоб все было чисто, морально, с общественного согласия, в белых перчатках (только бы они у вас не запачкались). И сразу принялся меня просвещать, что из-за таких, как я, в обществе складывается ужасный образ гея, что мы (то есть я и эти Пенсионерки, и Блондинчик, и другие с дюн) занимаемся этим, как собаки в кустах, а тем временем они к нам с мячом, со спортом, с физическим здоровьем, потому что хотели нас освободить от этого, уже постпикетного и еще предэмансипационного упадка, короче говоря, хотели занять нас чем-то полезным. Что мы, дескать, толстые хабалки. И что я сразу рот раскрываю, как только обнаженку вижу, а им, видишь ли, нужна любовь, взаимопонимание, взаимоуважение. Да, иногда важными оказываются другие вещи. Какие? Дружба, родство душ.
Я глаза свои протерла и думаю: Лу-у-укреция, помоги! Эх, уже вижу краем глаза, что предательницы там, на этих дюнах отрываются, а меня здесь на погибель оставили. Стало быть, слушаю дальше, что говорит этот накачанный и депилированный пластиковый хлыщ, и у меня совсем отпала охота к сексу с ним, потому что вся эта дружба и близость между нами исчезла и установились отношения, как на приеме у психотерапевта. Слишком близко, слишком нежно, точно с родственником, а с родственниками как-то не в жилу… И вообще, не хочу я никакой дружбы и близости. Потому что у меня это ассоциируется с мамой. Я хочу незнакомого, который меня отхарит, как паршивую суку, наизмывается надо мной, пронесется, как торнадо, оставит меня мокрым пятном на оскверненной кровати, в таком состоянии, что даже сил не останется встать, дверь за ним закрыть… И чтоб он был молотобойцем, чтоб на заводе с молотком безумствовал… — ну, что бы ты на это сказала, имела бы ты хоть что-нибудь против? Я бы дрожала, дрожала, дрожала бы, дрожала! Волосы всклокочены, куча тряпок от меня останется, он плюнет, бросит бумажное полотенце на эту кучу и пойдет, даже дверь не прикроет. Открытой оставит. А я, уткнувшись лицом в мокрую думку, засну, без дружбы и без близости!
