— Милая, возьму, как только можно будет — возьму. Леночка раскраснелась и заволновалась. Синяя жилка
сильней билась на теплой ее шее.
— Да, я тебе еще что-то скажу… Ты знаешь, знаешь… я наверно замуж выйду, у тебя будет папа… Ну, вот, тогда мы… квартиру наймем, и переедем все.
Оля подняла на нее глаза.
— Мой папа умер, — тихо сказала она. — Я и могилку его знаю. У меня другого папы нет.
— Да, теперь нет… а будет… Он очень добрый, ты его полюбишь…
Оля отошла, молча стала перекладывать свои книжки. Она имела вид покорный, сдержанный, но отдаленный.
— У меня другого папы нет, мой умер, — повторила она упрямо.
И в тот вечер Леночка уж не могла развлечь ее — ни шутками, ни сказками, ни лаской.
III
В субботу, когда пришло время идти к Александре Игнатьевне, Катерина Степановна усмехнулась своими узкими губами и взглянула на Леночку.
— Мне хлеб надо на завтра ставить. Иди уж одна. Оля молча шила. Леночка вдруг почувствовала себя
виноватой.
— Как же идти, когда звали, собственно, тебя? — она слегка покраснела.
— Ты у нас гостья. И принарядишься, и посмеешься… А в нас кому какой интерес.
— Конечно, мама, иди, — сказала Оля. — Надень новую кофточку. Я тебе брошку заколю, будешь всех красивее…
Оля подняла на нее умные глаза. Сейчас казалась она старше и серьезней.
— А я тете Кате помогать буду.
— Наше дело работа, — заметила Катерина Семеновна, — да за ребенком смотреть. А не развлечения.
В ее остроугольной спине, в сухих и жилистых руках с красными пальцами было всегдашнее неодобрение. Леночка чуть на вспылила — и она в Москве немало работает — но удержалась.
«Ладно, пусть какая ни была, все равно не останусь. Нарочно не останусь, вот еще…» И, как советовала Оля, приоделась и отправилась.
К дому шла широкой липовой аллеей- некогда каталась здесь на пони француженка, любовница графа, скучавшая в деревне. Ныне солнце, краснеющими пеленами, ложилось под ноги. Огненной точкой сиял стеклянный, розовый шар у балкона. Сквозь ветки лип небо казалось высоким и пустынным.
Леночке вдруг вспомнилось — раз, давно, шла она также по аллее этой, после ссоры с мужем — он не пускал ее в графский дом, куда их пригласили слушать музыканта заезжего, и она отправилась одна. «Все это сон, давнопрошедшее, — пронеслось в душе. — И граф, и муж, и Катерина Степановна, и вся жизнь. Обратят дом в школу, уедет Александра Игнатьевна, вот и совсем кончатся графские роскоши. Француженки! Любовницы! Будет мужичье царство — и пускай!» Ей было горько, не хотела она добра графу этому, хоть давно лежал он в могиле, да и француженка его покоилась, наверно, где-нибудь на родине.
