Спустя несколько дней, глубокой ночью, в нашу дверь постучали, и я услышал приглушенные рыдания. Я посмотрел на часы. Было два часа.
— Кто там? — спросил я.
— Откройте!
— Кто там?
— Откройте!
Я распахнул дверь. Там, содрогаясь от рыданий, стоял наш скромный сосед Пепик. Я пригласил его войти. Он с трудом дошел до стула, чуть не перевернул его, усаживаясь, а потом разразился жалобами.
— Вы все такие замечательные! Вы, артисты и все! Но посмотрите на меня! Кто я такой? Я просто ноль без палочки. Знаете, моя мать без ума от вашей жены. Она думает, что ваша жена — ангел. Она так гордится мной, потому что я знаком с вами! Вы можете себе представить? Гордится мной?! Черт побери, гордится мной. Нолем гордится.
— Ладно, ладно, Пепик, идите спать. Утром все уладится, обещаю вам.
Но он сидел так часов до пяти, и только тогда мне удалось оттащить Пепика в его холостяцкую комнату. Даже в таком подпитии он не осмелился поднять глаза на Яну.
В семь часов утра, почувствовав, что мой мочевой пузырь вот-вот лопнет, я помчался в туалет. Я услышал, как за моей спиной открылась дверь Пепика. Я остановился и оглянулся как раз вовремя — он уходил на работу. На меня он не посмотрел, но выглядел он протрезвевшим, от него пахло одеколоном, походка была легкой. Я выпил самую малость по сравнению с ним, и то мне было не по себе, так что в эту минуту Пепик показался мне суперменом.
Спустя три дня, в полночь, нас разбудил новый шквал ударов. Мы испугались, что он высадит дверь, и мне опять пришлось впустить его. Он едва мог говорить.
— Эти проклятые твари! Я им покажу! Мне наплевать! Я не боюсь этих ублюдков! Я знаю, как с ними обращаться! Я у них же научился! Я знаю их методы!
Каким бы пьяным Пепик ни был, он никогда не произносил слова «коммунисты» или «товарищи». Я не знаю, каких ужасов он насмотрелся на работе, но он панически боялся партии.
Он бушевал целый час, плакал, а потом ушел. Я отвел его в комнату. В семь утра он каким-то образом опять пошел на работу. Так продолжалось многие месяцы, со все учащавшейся периодичностью. Если я видел Пепика в коридоре, он шарахался от меня, но через несколько часов, когда алкоголь превращал его в ворчливого, обиженного, ноющего человека, он лупил в нашу дверь, рискуя разнести дом. Я не знал, что с ним делать. Мы пытались притворяться, что нас нет в комнате, когда он появлялся, но он чуял наше присутствие не хуже собаки-ищейки.
Однажды ночью я терпел час, пока он барабанил в дверь. Он бесился и выкрикивал свои жалобы, пока не устал.
