Солнце любви [Киноновеллы. Сборник] | страница 68

МАРИАННА. Фамилия? Колесникова.

СМОЛИН. Колесникова?

МАРИАННА. У нас полдеревни Колесниковы.

СМОЛИН. Хорошо. Тебе надо одеться...

МАРИАННА. Как! Раздеваться не надо?

СМОЛИН. Пока не надо. Где твои маскарадные платья?

МАРИАННА. В доме на Каменном острове остались.

СМОЛИН. Надо привезти. Напиши записку к сестре, пусть Фаина Ивановна привезет.

МАРИАННА. К сестре? (Взглядывая на Ореста с мучитель-ной улыбкой.)  Орест милый, этим не шутят.

СМОЛИН. Я и не шучу.

МАРИАННА. Она вам сказала?

СМОЛИН. Да. Отец ваш, будучи при смерти, признался.

МАРИАННА. Теперь он здоров, снова забудет.

Марианна заплакала и ушла в свою комнату.

СМОЛИН. Марианна!

МАРИАННА. Орест!

Марианна повернулась к нему, смеясь сквозь слезы. Он впервые обнял ее, а она, схватив его за голову, осыпала его лицо поцелуями.

СМОЛИН. Прекрасно, милая! Мне надо выйти из дома. Пиши записку. Я отдам ее посыльному.

МАРИАННА. Может, сам хочешь поехать на Каменный остров?

СМОЛИН. Может быть. Милый друг, я буду жить, как всегда, не обремененный ни службой, ни семьей, свободный художник.

МАРИАННА. Никто не покушается на вашу свободу, сударь. Вы свободны, свободна и я.

СМОЛИН. Разумеется.

Смеются.

Интерьер дома в стиле модерн. Морев и Юля нашли укрытие на башне за ширмой с изображениями в японском духе, не до конца раздвинутой, где находились кресла, как за кулисами, каковые при необходимости выносились и ставились в полукруг, как перед сценой, что и представлял из себя фонарь-башня. Нарядные шелковые жалюзи спускались до пола. Под ними-то они устроили себе пристанище. Юля была не в себе, но как? Как жаждущая любви и ласки юная особа, ничего более, и он не мог ей ни в чем отказать, взывать к разуму невозможно, ибо и сам упивался негой любви, впадая, быть может, как она, в безумие.

ЮЛЯ (просыпаясь). Мы где, милый?

МОРЕВ (просыпаясь). Не знаю.

Слышны голоса откуда-то с интонацией, как со сцены или с другого времени.

ЮЛЯ. Кто там?

МОРЕВ. Тсс!

Они заглянули в столовую: там Ломов обедал и разговаривал с дворецким.

ЮЛЯ. А что я говорила?

МОРЕВ. Мы здесь и там?

Слышно, как в ворота въехала карета.

ЛОМОВ. Кто там подъехал?

КУЗЬМА. Граф Муравьев и художник.

ЛОМОВ. А что они сделались неразлучны?

КУЗЬМА. Я думаю так: ни один не желает оставить другого наедине с Евгенией Васильевной. Соперники.

ЛОМОВ. Соперники? Да, граф не охотник до женщин. Ему приглянулся художник.

КУЗЬМА. Как это?

ЛОМОВ. Не твоего ума дело.

КУЗЬМА. Конечно, у господ все иначе. Им светских дам мало, им подавай прислугу, а то вовсе... Тьфу-ты.