Он налил в один стакан вино, в другой — воду из графина, выпил, давясь, и сразу запил водой.
Курить захотелось еще сильней. Он ходил по комнате кругами, постанывал сквозь зубы, его по-прежнему колотило, а вино стремилось назад.
Он налил еще полстакана, выпил, запил водой, трудно удерживая рвоту. Дико хотелось курить.
Он снова обшарил карманы. Было в них два рубля с мелочью, что его обрадовало, так как приближалось утро, была отвертка с ключами, расческа. Были, неизвестно откуда взявшиеся, женские часы, был хвост сушеной рыбы и прочая труха. Сигарет не было.
Вино начало действовать — мерзкая тряска прекратилась. Он допил оставшееся уже без воды, почти без тошноты, пожевал сушеный хвост, выплюнул.
Часы показывали 4–30. Фонарь мотал по комнате серые тени, он, наверное, взвизгивал на ветру в такт своему качанию, но в комнате этого слышно не было.
Фотограф решил одеться и обнаружил, что он, в сущности, одет, только пиджак валялся на полу, да башмаки с носками. Он вышел в коридор, прошел к угловой комнате, которая выполняла в этом общежитии функции гостиничной, для временных приезжих.
У двери он постоял, прислушиваясь. В комнате горел свет, слышались шаги.
То, что постоялец не спал, обрадовало горемыку. Он тихонечко постучал, дверь сразу открылась и на него пахнуло сказочным ароматом кофе и хорошего табака.
— А, маэстро Фотограф, — фантастически элегантный господин сделал царственный жест, — прошу, прошу.
Господин, назвать его по другому язык не поворачивался, был одет в серебристый, непонятного покроя костюм, по которому переливались, как живые, черные сполохи. Совершенно лысый череп не уродовал его, а, скорей, придавал некую элегантность узкому лицу с птичьим носом и совершенно прозрачными глазами.
Ревокур безвольно вошел, чисто механически принял из рук загадочного господина пузатую чашку с кофе, сделал глоток, отметив, что кофе не просто превосходен, но и с коньяком, сел в кресло и закурил, наконец.
— Ничего, что я без спроса? — кивнул он на пачку сигарет, приподнял голову и столкнулся взглядом с незнакомцем. Сразу же встал, аккуратно поставил чашку на стол и молча вышел в темноту холодного коридора.
Он шел по этому коридору к своей, насквозь опостылевшей комнате, и знал, что может еще вернуться.
Но не вернулся.
В комнате он докурил шикарную сигарету с двойным фильтром, лег ничком на кровать и уснул мгновенно. Проснулся от противного скрипа будильника, побрел в столовую, где выпил две бутылки сухого яблочного. Он пил стакан за стаканом и мрачно жевал кусочек хлеба с горчицей.
