И тогда, видя, что они забыли все на свете и торгуются как цыгане, я стал понемногу отходить от них — и как оказался возле двери, то разом стащил башмаки — будто кожу с себя живого содрал, — отломил один из огарков с подсвечника и рванул вон из комнаты, надеясь, что как- нибудь сумею выйти… Но запутался в этих коридорах, и это дало им время меня догнать. А когда догнали, то стали позорить меня за то, что хотел смыться без них, и даже заявили, что я, мол, что‑то ценное с собой прихватил. Когда я это услышал, то мне страшно захотелось броситься на них, чтоб не думали, что я с ними из одного теста, и чтобы сами не вели себя как последние сволочи, извините за выражение. После того как они меня обыскали и убедились, что ничего я не взял, я сказал им:
— Я вот захочу и уйду, а вы делайте то, что вам приспичит… дело ваше! Во — первых, я хочу смыться, потому что я не вор, а во — вторых, потому что может проснуться этот человек или кто другой, кто есть в доме, а ты, Шанчик, способен на любую глупость, которую потом уже ничем не исправишь. Уж я тебя знаю, хотя и не знал настолько, чтобы предположить, что в тебе и такое сидит… А теперь давайте, пустите меня: вы же знаете, что у меня и свой характер имеется. — Разговор у нас шел, как сейчас пом- пю, вполголоса, в углу коридора.
— Подожди немного, парень, — пробормотал Клешня, говоря со мной уже по — другому, почти уважительно. Но вид- по было, что ему снова ударила в голову его проклятая блажь. — Ты же знаешь, что я пришел сюда ради этой женщины. На весь этот хлам мне плевать — хочешь, отдам тебе… чтоб ты знал! Но я отсюда не уйду, не побыв с нею. Когда мы ее найдем, то можете проваливать — мне все равно… но сейчас я прошу тебя не уходить, понял?
Он нес весь этот вздор ну совсем как сумасшедший. И скажу вам, сеньор, что хотя меня не так просто запугать, по все же страшно было смотреть па этого человека, когда он стоял там, при свете огарка, и в его безумных глазах была такая решимость, что встапь сейчас у него па пути десяток человек — ои бы первый напал на них. Окурок или тоже этого испугался, или же рассердился, как бывало всегда, когда его дружок начинал говорить о женщинах, но только и он вдруг заворчал:
— Прав он, этот самый, ведь прав… Пошли уж отсюда, не упирайся. Того, что взяли, хватит все дела устроить… Пошли, а то не ровен час…
Но Шанчик ничего и слышать не хотел. И вообще не раз в тот день можно было заметить, что, как только ударит ему эта мысль в голову, так лицо у него становится как у безумного. Стиснет зубы — аж челюсти ходуном ходят, и дышит тяжело, будто воздуха ему не хватает, а глаза сужаются, останавливаются и леденеют, точь — в-точь как бывало, когда он хватался за нож во время своих похождений и стычек в кабаках… И чего мы добились своими возражениями? Только того, что еще сильнее взыграла в нем безумная эта страсть, не дававшая ему покоя с того самого момента, как мы увидели госпожу де Андрада, глаза бы мои на нее не смотрели!
