— Это у них называется «полночная ектенья» — так молятся только ночью, — сказал Окурок, который всегда все знал.
Мы еще подождали, а потом высунули головы посмотреть, можно ли выходить. И вот тут‑то растреклятый смех совсем нас одолел, но в этот раз ведь была причина: мы увидели, что эти господа уже не стояли на коленях, а почти лежали, упираясь головой в пол и задрав кверху задницы, и выводили все вместе какое‑то песнопение, будто мычали хором себе под нос.
У Окурка первого вырвался этот его смешочек потаскушки, который тут же — слишком долго его сдерживали — разросся до куриного квохтанья. И как будто от этого фырканья у нас двоих прорвало запруду, и — боже ты мой! — это был такой взрыв хохота, такой рев и гогот, что у меня скоро закололо под ложечкой, просто не было сил вздохнуть; и от этого смеха, да еще от выпивки мы едва- едва смогли сдвинуться в сторону двери. И будто мало было всей этой погибели на нашу голову, так нет — Клешня, который при всем своем скотстве был еще и большой пердун, подбегая к двери, пустил одну из своих длинных скороговорок, которые заканчиваются громовым раскатом, — вы уж извините, ежели что не так сказал…
— Дайте уж посмеяться, сеньор, ведь что‑то забавное могло же мне вспомниться из всего мерзкого и грустного, что случилось в ту паскудную ночь.
— Ну какие ж вам еще факты, сеньор? Все факты — они тут, один к одному, и именно так, как произошли. Конец им был такой, как есть, потому что раньше произошли все другие факты, а если бы не произошли, то и конец был бы другой. Суть‑то здесь в том, что каждое из наших дел в эту ночь было не такое, как обычно бывает во время гулянок: так‑то ведь все больше проказы да глупости, которые можно исправить… А мы делали все так, как будто не понимали, что происходит, — я, во всяком случае, — но чтобы в конце концов уже ничего нельзя было исправить. Словно мы запирали за собой одну за другой все двери и выбрасывали ключи; словно и не собирались оглядываться назад; словно намеренно шли к своей погибели.
— Что касательно нашего «дела», как вы говорите, так вот: когда мы вышли из церкви, то прошли совсем немного и остановились, чтобы отсмеяться, потому как смех нас уже душил, а потом дошли до Королевского Фонтана, и там мы, извините за выражение, помочились в бассейн. И вот тут‑то и было — ия рассказываю об этом, потому что потом оно себя оказало, — что Клешня стал говорить, обращаясь, с вашего позволения, к тому, что он держал в руке да при этом еще и ласкал: мол, «без работы не останешься», и «гулянка без женщины — не гулянка», и, мол, «потерпи немного» — и всякие другие глупости, так что мне даже стыдно было слышать такое от взрослого мужика, хотя надо понимать, что у пьяных еще и не то бывает.
