— Но тебе надо поспать, — сказал он.
— Я уже не помню, когда спала, — сказала она и взяла его за руку, боясь остаться одна. — Слышишь, как льет, — уговаривала она. — Посмотри в окно, туман все равно как горчица. Ложись у меня. Ляжем вместе, в моей кровати. Ведь мы же с тобой друзья. Ложись и спи. Ты хороший мальчик, я знаю. Иди ложись.
Она повела его в спальню с неприбранной постелью. В полутьме он различил раскладушку, на которой, закинув руку за голову, спал ребенок. Она взяла со стула ночную рубашку и вышла.
Он сиял бушлат и туфли и лег, глядя через дверь на желтое пятно фонаря. Холод в кровати был как в могиле. Она вернулась — в мятой рубашке, с распущенными волосами, легла возле него под одеяло и потушила свет. Через дверь в спальню сочился желтый свет с улицы.
— Жуткий холод, — сказал он.
— Сейчас согреемся. Надо было тебе раздеться и лечь под одеяло, не все ли равно?
Какое‑то время они лежали молча, слыша только собственное дыхание да слабую, далекую сирену. Он придвинулся поближе и, шепча ей в ухо, стал говорить о том, каково это — не иметь своего насиженного гнезда, а она ему рассказала, как после свадьбы приехала в Дублин из Каунти Кэвен. И с тех пор ни разу не ездила домой.
— Ты героическая женщина, — прошептал он.
— Ты хороший мальчик, Джонни, — сказала она.
Потом добавила:
— Давай спать, — и он долго лежал на спине, подложив ладони под голову, и наконец сказал: — Дейдре — стерва, — а она возразила: — Она еще очень молоденькая.
И еще прошло сколько‑то времени, и он шепнул: — Постарайся заснуть, — и она ответила: —Хорошо, — но через некоторое время он сказал: — Ты не спишь. Ты думаешь о нем. Когда это случится?
— Это может случиться в любую минуту. Тогда я засну и буду спать, спать, спать.
Он задремал. А когда вдруг проснулся, было пять. Ее не было рядом. Он нашел ее в сосгдней комнате — накинув на плечи мужское пальто, она глядела в окно, опершись локтями о подоконник. Не надевая туфель, он подошел и обнял ее за плечи.
— Не спишь?
Она не пошевелилась. Лицо ее совсем растаяло, слезы залили щеки. Он не знал, что сказать ей. Фонарь на улице теперь сиял, туман рассеялся.
— Все кончено, — прошептала она.
— Откуда ты можешь знать?!
— Я чувствую. В шесть пойду позвоню в больницу, но я и так чувствую.
Лицо ее сморщилось, из закрытых глаз снова потекли слезы.
— Ты иди, Джонни. Дома, наверное, беспокоятся о тебе.
Дрожа от холода, он оделся, поглядывая на пустые бутылки на полу, — иные из них стояли по стойке смирно, иные лежали. Надел фуражку с белым верхом, погладил плачущую по сгорбленной спине, сказал:
