Только раз она упомянула Элфи, когда сказала:
— Какие они славные ребята. Вы все замечательные мальчики. Он про вас всегда так и говорил: такие приличные молодые люди.
— Ты с ним часто виделась?
— Очень редко. Он, бывало, заглядывал вечером, как закроет пивную. Поглядеть на детей. Он мне говорил, что все время старается уговорить вас остепениться. Вас всех — и Хьюзи, и Флосси, и Кейси, и Лофтеса, и тебя. Тебе нравится Лофтес?
— Он сухарь. И злой.
— А Дейдре — твоя дезушка?
— Да. Только, по — моему, она меня обманывает. Ты ее знаешь? Она настоящая красотка.
— Да, она девушка хоть куда. Не хочу вмешиваться не в свое дело, Джонни, но я бы, пожалуй, сказала, что она вроде бы чересчур заносчива.
— Не то что ты? — улыбнулся он.
— Я ее не виню. Женщине приходится заботиться о своем будущем.
Он тут же завелся и пустился разглагольствовать о юности и идеалах, о верности, истине, порядочности, любви и прочих вещах, которых никто, кроме своих ребят, не понимает, потому что от остальных только и слышишь что про завтрашний день, да приличную работу, да заработки.
— Ирландия — наш последний оплот. Ноев ковчег современного мира. Другой такой страны нипочем не найдешь.
Уж кому — кому, а ему, морскому бродяге, это ясно. Она согласна, вполне согласна с ним.
— Несмотря ни на что, люди у нас остались людьми, и притом душевными людьми.
В самую точку, поддакивал он, в самую точку.
— Мы тут не какие‑нибудь материалисты. Во всяком случае, лучшие из нас.
Тут уже они оба разошлись вовсю, шепот срывался на громкие восклицания, они шикали друг на друга, испуганно оглядывались на дверь спальни.
Угас последний язычок пламени в очаге. Они распили оставшуюся бутылку портера, по очереди потягивая из горлышка. Голос ее был нежен, рука мягка, как кошачья лапка. Ночь уже не давила на них. Сквозь завесу тумана из порта слабо доносилась сирена. Он поглядел в окно и увидел вверху желтое пятно уличного фонаря и клочья тумана в ветвях мокрого дерева. Она решила заварить чаю. Он пошел за ней в неприбранную кухню, они вместе вскипятили чайник, продолжая болтать. Потом вернулись в комнату, она положила на теплые угли еще пару безнадежно тонких щепок. Она хохотала по всякому поводу: когда вдруг опрокинулась на бок деревянная лошадка и когда он рассказал ей, как купил в Палермо паршивого, избитого пса, который потом вплавь пустился назад в тамошние трущобы да пустыри.
Увидев, что уже два, он сказал:
— Гони меня вон.
— Да ты послушай, какой дождь, — сказала она. — Нет, нет, не уходи, Джонни.
