Ничего, кроме правды | страница 21

Весенний Париж поразил воображение молодого еврея.

Запах цветущих каштанов, яркая зелень деревьев, толпы праздных, нарядно одетых людей в уличных кафе, – все настолько резко отличалось от серой и грязной гомельской окраины, что у Абраши закружилась голова.

Он долго колесил по городу и, пока нашел студию Марика Шагала, изрядно вспотел в своем парадном лапсердаке. Как он рассказывал позднее, Марик встретил его очень сердечно, по-домашнему, напоил чаем и сразу, с корабля на бал, пригласил отобедать в модном ресторане «Жокей» на бульваре Монпарнас в компании близких друзей. Так мой дядя с первого дня окунулся в бурную жизнь парижской богемы.

Он пришел в ресторан со своим знаменитым одеялом – на этом настоял Шагал – который был в восторге от Абрашиной композиции и уверил его, что поможет продать это великое произведение.

Вечер, проведенный в «Жокее», Абраша запомнил на всю жизнь. Марик познакомил его со своими друзьями: Кислингом, Паскиным, японцем Фуджитой и другими. Кислинг праздновал открытие своей выставки. В первый день он продал шесть картин и теперь шиковал.

Тогда Абраша впервые попробовал французское вино. «Такой гадости я не пил больше никогда, – говорил он, вспоминая Париж, – наша домашняя наливка по сравнению – это просто нектар небесный».

Кислинг заказал четыре дюжины устриц. Абраша видел устрицы первый раз в жизни и наотрез отказался. «В Гомеле устрицы не едят даже нищие!» – сказал он категорично. Шагал специально для Абраши заказал жаренного карпа без косточек с картофельным пюре.

За разговорами обед постепенно перешел в ужин. В «Жокее» набилось множество народа, заиграла музыка. В 9 часов появился Пикассо. Он уже тогда был очень знаменит и все встретили его приветливыми возгласами.

По мере выпитых бутылок, разговор все больше оживлялся. Кто-то затронул тему о России и здесь Абраша оказался в центре внимания. На него посыпались вопросы: что нового в русском искусстве, как там живут художники? Польщенный всеобщим вниманием он начал рассказывать, что все художники теперь шьют одеяла.

На картины спроса нет.

Он попытался пожаловаться, что в стране нету ниток, и люди сидят без работы. Но Шагал под столом начал давить ему ногу, и поняв, что он зашел куда-то не туда, Абраша закончил свой рассказ словами покойного дяди Соломона, которые тот говорил всегда, когда ему нечего было сказать. Абраша закатил глаза и произнес голосом пророка: «Когда я смотрю на двух братьев, избивающих друг друга, я хочу говорить о печали, – и немного помолчав добавил, – все это суета сует и всяческая суета».