— Никто ничего не знает абсолютно точно. У меня тоже есть своя вера. И свои суеверия, и свои сомнения.
— У меня они тоже были.
— Были? И что с ними произошло? К вам посреди ночи спустился Дух Святой и сказал: «Иди, сын мой, и торгуй страховкой»?
— Примерно так. — Трэвис выдавил улыбку.
— Трэвис, вы очень странный человек.
— Честно говоря, мне не хочется говорить о религии.
— Это хорошо. О своих суевериях я расскажу вам утром. Наверное, они вас шокируют.
— Сомневаюсь… Погодите — вы сказали «утром»?
Дженни протянула ему руку. В глубине души она не была уверена в том, что делает, но чувства, что она поступает неправильно, у нее не возникло.
— Я что-то пропустил? — спросил Трэвис. — Мне показалось, вы на меня злитесь.
— Нет же — чего ради мне на вас злиться?
— Из-за моей веры.
— Мне кажется, это очень мило.
— Мило? Мило! Вы считаете, что римская католическая церковь — это мило? Сотни Пап переворачиваются в гробах, Дженни.
— Отлично. Их не приглашали. Двигайтесь ближе.
— Вы уверены? — переспросил он. — Вы довольно много выпили.
Дженни была совершенно не уверена, но все равно кивнула. Она ведь одинока, правда? И он ей нравится, так? Ну вот, черт возьми, отсюда и пляшем.
Трэвис скользнул по тахте ближе и обнял ее. Они поцеловались — сначала неловко: он слишком стеснялся, а она все еще не понимала, стоило ли его приглашать вообще. Трэвис прижал ее к себе, она выгнула спину, и оба забыли о стеснении. Мир снаружи перестал существовать. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, Трэвис зарылся лицом ей в волосы и сжал ее так крепко, что она не могла отстраниться и увидеть слезы в его глазах.
— Дженни, — тихо сказал он. — Уже так давно…
Она прижала палец к его губам и взъерошила ему волосы:
— Все будет отлично. Просто отлично.
Потому ли, что они оба боялись или просто еще не знали друг друга, но свои роли они играли так, что не думали ни о чем, кроме этого мгновения. И роли эти за ночь переменились. Сначала каждый просто давал то, в чем нуждался другой, а потом они играли роли уже ради самого блаженства. Происходило все так: сначала утешала она, а он принимал утешения; потом он стал понимающим советчиком, а она невнятно исповедовалась; затем она превратилась в медсестру, а он — в больного на излечении; он был наивным юным конюхом, а она — герцогиней-соблазнительницей; он — сержантом учебной части, а она — необученным рекрутом; она — жестоким хозяином, он — беспомощной рабыней.
Первые минуты утренней зари застали их голышом на кухонном полу — после того, как Трэвис отыграл разбушевавшегося Годзиллу над ничего не подозревающим Токио. Они сгорбились над тостером, со столовыми ножами в руках — на лезвиях желтели пластинки сливочного масла. Так стоят палачи, ожидая сигнала обрушить топоры на головы жертв. Они умяли булку хлеба, полфунта масла, кварту соевого мороженого, коробку сливочного печенья, пакет несоленых кукурузных чипсов и экологически чистый арбуз — розовый сок ручьями стекал по их подбородкам, а они хохотали как ненормальные.
