— У тебя сейчас трудное время, милочка, все в порядке.
— Развод — это всегда трудно.
Утешения звучали в диапазоне от «жалко, что вы не помирились» до «все равно он пьянь никчемная, туда ему и дорога».
С Робертом они расстались лишь четыре дня назад, но вся Хвойная Бухта уже об этом знала. И вовсю сыпала соль на раны. Лучше бы позволили ей пережить все в одиночку, а не гнали сквозь строй соболезнований. Дженни мутило от отвращения. Точно у нее на лбу каленым железом выжгли слово «развод» — только чтобы горожане навалились на нее изголодавшимися амебами.
Когда о пол ударился второй поднос со стаканами, она замерла посреди осколков, пытаясь перевести дух, — и не смогла. Нужно что-то сделать — заорать, разрыдаться, хлопнуться в обморок. Она же просто стояла, парализованная, а ее помощница сметала осколки в совок.
На плечи ей опустились костлявые руки. У самого уха раздался голос, доносившийся, казалось, откуда-то издалека:
— У вас просто приступ беспокойства, дорогая моя. Он пройдет. Успокойтесь и дышите глубже.
Дженни почувствовала, как руки подталкивают ее через кухню к кабинету.
— Садитесь и опустите голову между колен. — Она позволила усадить себя в кресло. Сознание обесцветилось, дыхание застряло в горле.
Костлявая рука поглаживала ее по спине.
— Дышите, Дженнифер. Я не желаю, чтобы вы покидали этот бренный мир посреди утренней смены. У нас завтрак.
Через секунду перед глазами прояснилось, она подняла голову и посмотрела на Говарда Филлипса, хозяина кафе «Г. Ф.».
Перед ней стоял высокий человек, больше всего напоминающий скелет, — в неизменном черном костюме и высоких ботинках на пуговицах по моде, отошедшей в прошлое сто лет назад. Если не считать темных запавших щек, кожа Говарда была совершенно белой, как у трупного червя. Роберт однажды выразился, что Г. Ф. похож на церемонийместера на фестивале химиотерапевтов.
Родился и вырос Говард в штате Мэн, однако разговаривал с произношением эрудированного лондонца.
— Перспектива грядущих перемен суть зверь о множестве клыков, дорогая моя. Однако не до́лжно в страхе пресмыкаться пред ним средь руин моих фужеров, когда от вас ждут исполнения заказов.
— Простите меня, Говард. Сегодня утром звонил Роберт — такой беспомощный, такой жалкий…
— Трагедия, не спорю. Тем временем, пока мы с вами прячемся здесь, предаваясь скорби, два изумительно полезных произведения наших поваров чахнут под разогревающими светильниками, медленно метаморфируя в желатинообразные рассадники ботулизма.
