— Он помнил. Вы не успели попрощаться, если не ошибаюсь?
— Лично? Нет. Мы с мамой как-то раз побывали на могиле, но я тогда был совсем маленький. Через некоторое время я просто перестал о нем думать.
Рассказывая, мужчина медленно мял пальцами картонный стаканчик, и теперь в руках у него был почти идеальный шар.
— Попрощаться — это очень важно. Моя семья была рядом, когда я умирал.
— Вы болели?
— Лейкемия. Скверная штука.
— Сочувствую.
— Не стоит.
— Значит, ваша семья была рядом?
— Да. Хотите послушать?
И он начал.
Он сказал, что болел уже долго, прежде чем его отвезли в больницу.
— Почти три года. Обычно люди говорят, что хотят умереть дома. Но лично я был готов к больнице. Стерильные простыни, аппараты, все такое. Там казалось проще. В смысле, проще расстаться с жизнью. Меньше теряешь. Поймите, мне было больно. Причем давно. Я приготовился к смерти. Но когда я чувствовал, что ухожу, то замечал фотографии жены и сыновей на стене или кресло у комода и вспоминал, где оно было куплено, ну и так далее, тысячи других мелочей. Все равно что маленькие узелки, которые невозможно развязать. Наконец я решил, что если я собираюсь умереть, то нужно это проделать в незнакомой обстановке. Может быть, я привыкал к мысли о переходе в ту самую незнакомую обстановку. Не знаю. Короче, я попросил родных отвезти меня в больницу, и они согласились. Они молодцы. Они приходили по несколько раз в день, даже старший, который уже учился в колледже. Однажды он спросил — Клэй, это мой старший, — он спросил, верю ли я в загробную жизнь. Я не знал, что ответить. Я, конечно, слышал, что люди, мол, проходят сквозь туннель из белого света и видят на другой стороне распахнутые врата небес. Но я никогда не знал, как это понимать. Люди, которые выжили, чтобы рассказать нам о своем опыте, — это всегда по определению те, кто покинул туннель и вернулся… в общем, трудно объяснить почему, но я сомневался, что все действительно так. И все-таки продолжал размышлять. Знаете, в старину люди верили, что, если посмотреть в глаза покойнику, в них будет видно последнее, на что он смотрел перед смертью. Лично я всегда считал наоборот. Когда ты умираешь, зрение обращается в другую сторону, задом наперед, и ты видишь то, что приближается, а не то, что уже случилось. Так или иначе, я хотел по возможности ответить на вопрос Клэя. Я не знал, будет ли он в палате, когда я умру. Не знал, смогу ли поговорить с ним, даже если он окажется рядом. Поэтому я решил написать два письма. В одном говорилось, что после смерти вообще ничего нет, даже темноты, только сплошная пустота. Я положил его в красный конверт. А в другом написал, что все это правда — истории про туннель, про любимых людей, которые зовут тебя с той стороны, про рай и так далее. Я положил его в голубой конверт. Были и другие варианты, разумеется, но эти два казались мне самыми правдоподобными. Я ничего не хотел усложнять. Я сочинил стишок, чтобы не перепутать конверты. «Красный — ужасный, голубой — опять живой». Целыми днями я повторял про себя. Красный — ужасный, голубой — опять живой. Видите ли, я собирался выбрать в последнюю секунду, когда начну видеть задом наперед. Но я забеспокоился, что не смогу говорить, когда наступит время. Поэтому я попросил сиделку вложить мне в каждую руку по конверту. Я держал их крепко. В палате было окно, и я видел, как меняется небо над парковкой. Сначала солнце, потом звезды, потом снова солнце. Через несколько дней, вечером, я наконец умер. Как я уже сказал, собралась вся семья. Жена и оба сына. Я чувствовал, как приближается смерть. На сей раз никакие узелки меня не удерживали. Я выпустил один из конвертов, а второй стиснул что есть сил.
