Но он не сомневался, что поступил так, как хотел Господь. Библий в мире хватало — они стояли на полке в каждом магазине, в каждом номере любого отеля по всей стране, — и Кинзлер знал, что всегда может приобрести новую. А что касается индуски, то, вероятно, они никогда больше не встретятся. Вдруг это ее единственный шанс услышать слово Божье.
Впоследствии он часто думал об индуске и о подаренной Библии, но действительно никогда больше их не видел.
Он вспоминал об этом, когда нес плакат по улице. Небо было обложено бесформенными серыми облаками, рекламные перетяжки и светофоры безжизненно висели в неподвижном воздухе. Два лори спрыгнули с припаркованной машины прямо под ноги Кинзлеру, пронырнув между лодыжек, в явной надежде, что он споткнется, но все-таки он не потерял равновесия и не выронил плакат. Он закричал на птиц, замахал руками, затопал тяжелыми ботинками. Они улетели и приземлились в конце улицы.
Возле ресторана «Бристоу», как всегда по утрам, стоял газетчик со своей подружкой — они раздавали свежий выпуск «Симсова листка». «Новые подтверждения теории Лори» — гласил заголовок; когда газетчик протянул Кинзлеру экземпляр, тот сложил его вчетверо и сунул в карман. Девушка заметила у него на подбородке пластырь и спросила:
— Господи, что с вами случилось?
Она невольно коснулась собственного лица.
— Да, — ответил Кинзлер. — Господи. Я пострадал во имя Его.
Он рассказал про выбитый зуб, про сломанный плакат, про парней, которые оставили его лежать на улице. Дослушав, девушка сказала: «Ох, бедный» — и дала ему второй экземпляр газеты, который он тоже свернул вчетверо и спрятал в карман пиджака.
— И богатые станут бедными, а бедные богатыми, — произнес Кинзлер, после чего оставил газетчика и девушку стоять возле ресторана, а сам пошел дальше через город.
На Эйч-стрит он остановился поболтать с портье и заодно спросил, известно ли ему слово Божье. На лице портье появилась тонкая улыбка, он вытащил из-под рубашки крестик и покачал его на цепочке.
— Благослови вас Бог, — сказал Кинзлер, и портье пожелал того же. Маленький серебряный крестик медленно повернулся в воздухе, остановился и начал вращаться в другую сторону, отражая свет, падавший от ближайшей вывески, и словно подмигивая Кинзлеру.
Он взвалил плакат на плечо и пошел дальше. Он забыл прихватить с собой хлебные палочки, но не зашел перекусить, хотя и был голоден. Из мебельного магазина его вытолкали двое охранников, но зато он собрал небольшую толпу, когда вскарабкался на фонтан на торговой площади. Впрочем, люди разбрелись, и двадцать минут он проповедовал, обращаясь к женщине, которая слушала с безупречным вниманием, а потом Кинзлер спросил, как ее зовут, и она ответила взволнованной итальянской тирадой. Хотя небо продолжало громыхать, дождя не было — а если он и шел, то не достигал земли. Иногда на раскаты грома откликалось бурчание в животе, и в ответ снова слышался гром, и Кинзлер готов был поверить, что они разговаривают.
