– Я понимаю, что именно для вас Рестович представляет особую прелесть. Ульман только что рассказывал мне, какой вы страстный охотник. В здешних>громадных лесах, наверно, можно великолепно охотиться.
Ульрих отвернулся и, глядя по направлению к конюшням, произнес:
– Да, но я больше не охочусь.
– Вот как? А Ульман говорил мне…
– Он говорил о былых временах. Я уже несколько лет тому назад отказался от охоты; она больше не доставляет мне удовольствия.
Паула изумленно взглянула на него. Она опять услыхала прежний резкий тон, а в его лице появилось суровое, враждебное выражение. У нее явилось смутное ощущение, что ей не следует в дальнейшем затрагивать этот вопрос. Да и на самом деле уже не в первый раз Бернек представлялся ей загадочным и непонятным; она уже часто замечала у него внезапную резкость во время разговора, причем, не в состоянии была догадаться о поводе ее, и это обстоятельство лишь увеличивало то неприятное чувство, которое она испытывала в присутствии его.
В этот момент позади них послышался чей-то голос, произнесший несколько слов по-словацки. Бернек быстро обернулся и нахмурился, заметив человека, выступившего из-за кустов.
– Что нужно,>Зарзо? – спросил он.
Зарзо униженно поклонился, подошел ближе и снова заговорил по-словацки.
Однако Ульрих прервал его приказанием:
– Говорите по-немецки! Вы ведь знаете, что я не говорю иначе с людьми, понимающими этот язык, а вы его хорошо знаете… Ну, в чем дело?
Зарзо, стройный парень с ярко выраженными характерными чертами своего народа, был в>обычном костюме местных горцев, но у него был значок барского лесничего, а за плечом висело ружье. Его черные волосы гладко ниспадали по обе стороны головы, весь он казался робким, скромным, но выражение черных жгучих глаз не соответствовало той приниженности, с какой он подошел к хозяину имения. Он говорил по-немецки довольно бегло и произнес на этом языке:
– Я только еще раз хотел просить вас, барин… ведь я должен уйти из Рестовича?
– Да, через неделю.
– Я знаю, знаю, барин. Но я все же надеялся, что вы возьмете меня обратно.
– Нет! – резко ответил Бернек.
В глазах словака сверкнул странный взгляд, в котором чувствовалась злоба, но он продолжал с прежним смирением:
– Клянусь своей душой, это больше не повторится. Простите, барин!
– Неповиновения и сопротивления я никогда не прощу, и в особенности сказанных вами тогда слов. Ведь вы еще помните их, Зарзо?
Взор лесника робко потупился, но он, положив руку на сердце, как бы в подкрепление своей клятвы, произнес:
