(папирус, видимо) с приказом убить, либо просто передавала приветы, которые они сами, за свои деньги везли через огромное море). Кто-то хотел купить или украсть ее украшения. Кто-то предлагал ей своих слуг, чтобы те выучились ее секретам. Кто-то искал способы ее убить. В любой момент власть здесь может перемениться, победить династия, ратующая за войну с Финикией – а для этого всего и надо, что убить меня. В моей стране может победить «партия» агрессивно настроенной знати и торговцев – и требовать войны с греками. Им даже побеждать не надо, для начала войны достаточно прислать ко мне убийц и принести доказательства смерти моему царственному брату.
Так что жизнь моя стоит очень дорого. И смерть моя стоит очень дорого, и потому за мной следят. Постоянная угроза жизни – но тем более я должна выжить и когда-нибудь вернуться.
В серой башне, которую я выбрала себе для жизни, узко и тесно. Подняться на нее можно было только по скрученной, как фантик, лестнице, такой узкой, что сыпались камешки со стен, когда по ней поднимался воин со щитом. Зато я одна смогла бы сдерживать нападение достаточно долго, до прихода помощи.
Под одеждой я всегда ношу что-то вроде кольчуги – толстые кожаные пластины наложены друг на друга, как теперь накладывают черепицу. От прямого удара мечом не спасет. А вот кинжал или летящую издали стрелу сдвинет, изменит траекторию, не даст прошить важные органы.
Я могла делать все что угодно по своему усмотрению. Могла принимать у себя мужчин или женщин днем или ночью, они почитали это за честь. Мой командор бывал у меня. Любил, мечтал найти такую же женщину. Жениться на мне ему было категорически невозможно, жить вместе – тем более. Он часто уезжал в походы. Хотел – но ничем не мог мне помочь. Когда он уходил, мы прощались с ним навсегда. Каждый раз – навсегда. И часто я думала, что лучше бы я досталась в руки убивающему молоху. Раскаленный железный идол, которому отдавали живую жертву, и она падала в огонь. (Кстати, только сейчас поняла, что молох для финикийцев – не имя конкретного бога, а слово, означающее «власть богов» или «во власти бога»).
Когда время моего добровольного заключения перевалило за четыре с половиной года, ситуация стала действительно угрожающей. От былого союзничества греков и финикийцев уже не осталось и следа. Я бежала – плыла в трюме корабля вместе с овцами. Этот корабль пах ливанским кедром. Тот, кто хоть однажды бывал в наших лесах, не забудет этот запах. Я знала, что тот, кто перевозил наш бесценный кедр, не грек, и не выдаст меня без особой причины. На первой же остановке я покинула трюм. Это был Крит, некогда свободное и богатое государство, которое микенцы теперь поработили.
