— Это до сих пор вопрос довольно темный.
— После разговора Павел вернулся сам не свой. Он и так-то держался из последних сил, а тут сдал совсем.
— Что значит «сдал совсем»? Вы увидели перед собой сумасшедшего?
— Иван Арсеньевич, я не врач.
— Но вы художник — замечаете и помните каждую деталь. Что именно свидетельствовало о его безумии?
— Понимаете, образ Павла потом… в погребе… как бы заслонил все, наложился на мои впечатления. Я попробую… Вот он появился в дверях, прошел по комнате, движения быстрые, энергичные, его движения. Секунд пять постоял у стола и сел на свое место. Все бы ничего, но вот лицо… — Дмитрий Алексеевич закурил, присел на полуразрушенную кладбищенскую ограду; я пристроился сбоку. — Я вспоминаю лицо… очень бледное, глаза ускользающие, словно ничего не видят… Вдруг говорит: «Пойду пройдусь». Я предложил: «Я с тобой», и начал подниматься, и тут меня остановил его взгляд: в глазах стоял ужас… — Дмитрий Алексеевич задумался. — Знаете, вы, наверное, правы… это был, если можно так выразиться, осмысленный ужас… И все же, если он тогда с ума еще и не сошел, то несомненно к этому шел. Но ответил категорично и резко: «Если ты пойдешь за мной, между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться». Нет, это был еще Павел, вот в погребе был уже другой.
— Борис утверждает, что Павел Матвеевич лишился рассудка еще в прихожей.
— Как тут грань провести?.. Вот, пожалуй, наиболее точное мое ощущение: человек, собравший последние силы, чтобы противостоять безумию.
— А может быть, человек, собравший последние силы на чрезвычайное какое-то дело, например, на поездку в Отраду?
— Но именно это и свидетельствует о безумии. Почему Отрада? Я ждал его до пяти утра, я бы начал поиски раньше, но не мог оставить Анюту: она была в шоке. Но куда бы я поехал? Конечно, на кладбище, я был уверен… его любовь к жене…
— Кладбище далеко от квартиры Черкасских?
— Минут двадцать на автобусе, час, наверное, пешком. Это уже совсем окраина.
— А вы не подумали, что Павел Матвеевич мог отправиться следом за Борисом?
— Подумал, но, к сожалению, гораздо позже. Тогда я сам был оглушен, мне не пришло в голову позвонить Борису и проверить, дома ли он.
— Он вернулся домой утром.
— Утром? Где он был?
— Мне неизвестно.
— И вы думаете, что Павел поехал за Борисом в Отраду?.. Господи! Ну ладно, друг мой бедный с ума сошел — но что на даче делать его зятю?
— В понедельник должно было начаться следствие. Допустим, он хотел успеть уничтожить кое-какие следы.
