Позолоченные крыши, остроконечные шпили и могучие башни теснятся на ограниченном пространстве, и в огромном городе-дворце ни на мгновение не затихает движение, словно это живое существо. Податели петиций, слуги, солдаты и писцы наполняют его проспекты жизнью и шумом. Из кухонных печей Города Просителей поднимаются дымки, но воздух здесь много чище, чем тот, что остался в памяти Нагасены. Он чувствует запахи, которые ветер приносит от Дворца, словно вести из далеких земель.
— Что ты видишь? — спрашивает Нагасена, показывая рукой в окно.
— Я вижу Дворец, — отвечает Картоно. — Это прекрасное зрелище. Дворец крепок, красив и полон жизни.
— А за Дворцом?
— Горы и восстановленный мир. Небо, чистое, как весенний ручей, и облака, словно дыхание гигантов вокруг пиков Дхаулагири.[17]
— Опиши гору, — приказывает Нагасена.
— Зачем?
— Не спрашивай, просто опиши ее, пожалуйста.
Картоно пожимает плечами и переводит взгляд на горы, сверкающие на солнце чистым серебром крутых склонов.
— Гора возвышается над окружающим ландшафтом и блестит, словно полированный щит. Мне кажется, что я могу рассмотреть высокую вершину Гангкхар Пуенсум.[18] Ты видишь Гангкхар Пуенсум?
— Да, мне кажется, я ее вижу. А что?
— Это плохая примета, друг мой. В легендах мигоев говорится, что после смерти Пань-гу,[19] прародителя их расы, его голова превратилась в Гангкхар Пуенсум, и этот пик стал императором всех гор. Древние короли мигоев должны были карабкаться по его склонам, чтобы обратиться к богам с просьбами или испросить их благословения. До сих пор еще никому не удалось добраться до вершины, и мигои говорят, что именно поэтому они остались в оковах, словно настоящие рабы.
— Короли мигоев? У них нет ни королей, ни предков, — возражает Картоно. — Это же раса генетически усиленных рабочих. У них и прошлого-то нет, не то что королей.
— Возможно, возможно, — отвечает Нагасена. — Это известно тебе и известно мне, но знают ли об этом мигои? Может, они выдумали себе фиктивную историю и мифическое прошлое, чтобы оправдать свое место в этом мире? Не легче ли переносить тяготы жизни, если верить, что на то была воля богов?
— И увидеть вершину этой горы не к добру? — спрашивает Картоно.
— Так говорят мигои.
— С каких это пор ты обращаешь внимание на приметы, господин? — интересуется Картоно. — Такие вещи хороши только для недалеких мигоев.
— Может быть, — говорит Нагасена. — Но я писал пейзаж в поисках указаний.
— Писал пейзаж? Это что, новая форма прогнозирования, изобретенная летописцами? — со смехом восклицает Картоно. — Признаюсь, я не слышал об этом.
