Притяжения [новеллы] | страница 75

— Я полагаю, электричества нет.

Она стояла у подсвечника, рядом с которым я оставил свою зажигалку. Я зажег три свечи и оглянулся на чучело лисицы, стоявшее возле часов. Накануне я обнаружил в зубах лисицы ключ, который подошел к застекленной двери. При мысли, что дом был защищен только изнутри, когда в нем жили, меня бросало в дрожь от возбуждения. Кристина смотрела, как я дважды повернул ключ и оставил его в замке наискось — привычно, словно это был ежевечерний ритуал.

— Надолго я запомню этот отпуск!

Она поднималась по лестнице впереди меня при свете свечей. Я подумал, что она-то как раз ничего не запомнит. Улучшит цвет лица, только и всего — и через пару недель снова побелеет до будущего лета. Она даже не забудет — просто сменит кожу. Мое поведение и ее обиды — все осыплется в суете будней, как шелуха; клиентура, наш имидж образцовой семьи и заботы о бухгалтерии — под напором всего этого мои выходки рассеются, как дым. Этьен подарил нам очень оригинальный отпуск, в такой необычной обстановке, смотрите, масляного пятна на вашем брючном костюме не осталось и в помине, всего доброго, мадам Гарнье.

А вот я пытался представить себе, как буду дома, в химчистке вспоминать это время, — и не мог. Не мог допустить, чтобы оно стало прошедшим. Прошедшим несовершенного вида. Добрую половину жизни я смотрел назад и боролся со временем, теперь же я хотел идти только вперед, всецело отдаться настоящему, жить в нем, без меры, без границ, без перспектив возвращения. Сцена опустевшего театра, где я лелеял мои мечты, осталась лишь музеем сожалений. Настоящая жизнь звала меня здесь: я должен познать неведомое, сыграть новую роль, поставить на этой сцене историю любви с новой, совсем новой партнершей…

Кристина открыла первую попавшуюся дверь. Это была отдельная спальня. Я называл ее так, потому что в ней стояли две одинаковые кровати, одна продавленная, другая как новенькая. В этой комнате без платяного шкафа, без одежды все дышало обидой, сдерживаемым гневом — должно быть, она служила убежищем во время семейных ссор. Мне показалось забавным, что Кристина выбрала именно ее. Снова знак, еще один намек после множества других. А она уже срывала одеяла, простыни, с бесцеремонностью, которая должна была бы меня возмутить. Выбила матрасы, положила на них спальные мешки, брезгливо отодвинула ногой заплесневевшее белье.

— Не хватало еще подцепить какую-нибудь гадость…

Я подошел к окну и распахнул его. Между ветвями был виден краешек луны, море колыхалось за сухими соснами. Я закрыл ставни. Кристина, ни слова не говоря, забралась в спальный мешок одетая. Две таблетки снотворного и движение ягодиц, чтобы повернуться ко мне спиной. Я смотрел на нее, прислонясь к оконной раме. Если не считать колкостей по поводу обстановки, она ни слова не сказала о доме. Не поинтересовалась, что привлекает меня в нем. Не почувствовала женщины. Или, как бывало с чужими волосами в машине и счетами за гостиничные номера в выписках с моей кредитной карты — нечасто, три-четыре раза в год, — притворялась, будто ничего не замечает. Предпочитала перемолчать. Полагалась на время. Мирилась с моими шалостями.