Последние пару лет окрашены в мрачные предгрозовые тона — Вика все чаще приезжал к нам. Как-то разом ушли из жизни легкость, беспечность. Мы стали жестче, требовательней друг к другу, к себе самим. Казалось, время ушло, ждать больше некогда. Страшилище-сорокалетие — неотвратимо приближалось. Планы «больших перемен», которые всегда обсуждались нами так горячо, вдруг стали рваться в жизнь. Безотлагательность стала главной темой наших бесед. Были спланированы, продуманы до мелочей годы и годы. Конечной целью было наше соединение, взаимодействие, духовное возрождение. Начать следовало, как водится, с разрушения. Начать решено было с меня.
Вика убеждал меня стартовать немедленно. «Пока ты еще не дедушка!» — трагически восклицал он. Мне предстояло оставить семью, работу, оседлую жизнь. Превратиться в некоего странствующего монаха, изучающего науки, искусства. Со временем ко мне присоединится еще один брат. А пока он — временно сохраняя оседлость — брался быть мозговым центром, научным консультантом и даже спонсором этого эксперимента.
Мне нелегко дались первые шаги. Мучили страхи: смогу ли еще когда-нибудь работать? Как будет жить без меня моя семья? Летом 85-го я приехал в последнюю командировку в Москву. Хотелось перед прыжком — он намечен был на осень — еще раз побеседовать с Викой. Он находился в Москве — стажировка или прикомандирование, что-то длительное.
Из аэропорта я позвонил Тамаре Людвиговне — пожилой даме, у которой частенько квартировал мой друг. К телефону подошел Вика. Хрипло, взволнованно просил сейчас же приехать: «Пожалуйста, возьми такси, я все оплачу». В те годы я не решался ездить в такси и на более скромные расстояния. Но делать было нечего. Вероятно, причина была серьезной. Может быть, не следовало задерживать приезд, чтобы не беспокоить хозяйку? Я терялся в догадках. От кинотеатра «Космос» я снова звонил Вике — он жил неподалеку и должен был меня встретить.. Ожидая, я прогуливался у кинотеатра, глазел на прохожих. Мое внимание привлекла фигура человека, двигавшегося в мою сторону. Движения человека были странными — как у механической куклы. Нога-рука, рука-нога — будто их двигали невидимые веревочки. Он приближался. Мне стало страшно. Это был Вика. Это была депрессия. Я видел ее впервые. Приблизившись, он прохрипел: «Я соскучился. Я не мог больше ждать».
Я уволился в ноябре 85-го. Поселился в Москве (таков был план). Работал на случайных работах. Делал, как мне казалось, некоторые успехи в адаптации, в выживании в этом ужасном городе. В феврале приехал Вика — бодрый, напористый, — как в лучшие времена. Его не интересовали мои успехи. Ему хотелось знать, сколько раз я бывал в библиотеках в эти месяцы? Сколько в театрах? Сколько страниц прозы, стихов мне удалось написать. Результат был совершенно неудовлетворительным. «Увольняемся с работы — провозгласил мой друг. — Сдаем общежитие. Уезжаем из Москвы. Начинаем второй этап.»
