Таким образом, новый термин «меганаука» был использован идеологами ОЭСР прежде всего для того, чтобы подчеркнуть комплексный межгосударственный характер стратегических альянсов, которые должны формироваться при создании новых исследовательских проектов и установок.
Еще одной важной чертой современной меганауки, отличающей ее от проектов «большой науки» прошлого столетия, следует признать устойчивое увеличение значимости частно-государственного партнерства, то есть рост вовлеченности хайтек-индустрии (прежде всего крупных международных корпораций) как в процесс планирования и финансового участия в строительстве, так и в последующую эксплуатацию новых научно-исследовательских инсталляций.
Как отметил заместитель директора Национального исследовательского центра (НИЦ) «Курчатовский институт» и специальный представитель НИЦ в европейских исследовательских организациях
МихаилРычев
, «значительная часть новых megascience-установок XXI века уже на самых ранних этапах их работы (и даже проектирования) начинают ориентироваться на решение прикладных, “реальных” задач. Иными словами, нисколько не снижая уровень традиционных исследовательских работ на подобных установках, их создатели весьма быстро эволюционируют в сторону чистой прагматики, то есть активного поиска возможностей прямого использования новых научных результатов в сегодняшней промышленности. Это сильно меняет не только общую атмосферу вокруг этих мегаустановок, но и, на мой взгляд, весь окружающий научный ландшафт. Фактически сегодня в крупнейших научных центрах помимо увлеченных исследователей, коих мы привыкли видеть на мегаустановках, в большом количестве появились люди, у которых есть частные деньги на заказ тех или иных исследовательских работ, а также на то, чтобы следующее поколение этих установок возникало сразу вслед за предыдущим».
Другая ключевая особенность меганауки XXI века — растущая синергия, междисциплинарность научных экспериментов, осуществляемых на современных исследовательских установках. Еще лет пятнадцать назад практически все эти установки обслуживали потребности чистой физики. Это могло быть и материаловедение, и физика твердого тела, поверхностей и проч., но, так или иначе, все это имело отношение к решению сугубо физических задач. Сегодня же на крупнейших научных ускорителях (синхротронах, коллайдерах и т. д.) значительная часть экспериментальных задач уже носит нефизический характер. По словам Михаила Рычева, во многом это произошло благодаря тому, что «мы уже опустились на атомарный (нано-) уровень и теперь хотим конструировать материалы из отдельных атомов, в том числе те, которых до этого в природе не существовало, то есть ученые, по сути, снова превращаются в естествоиспытателей-многостаночников. И в этом смысле сама экспериментальная установка становится неким скелетом, объединяющим представителей очень многих отраслей знания — физиков, химиков, инженеров, многочисленных айтишников и, наконец, биологов, которые в последнее время становятся главными инициаторами постановки новых задач, которые должны решаться с помощью всей этой сложной конфигурации».
