Народ на собрание валил, будто давали «Хованщину» с Шаляпиным в главной роли. Но в главной роли была наша бедная бабушка. Мест не хватало, многие стояли в проходах, отставным офицерам принесли приставные стулья. От них несло антисемитизмом и тройным одеколоном. Их жены сидели в первых рядах и в ожидании начала с треском разворачивали шоколадки. Они кусали жадно, хотя только что поужинали.
В зале была атмосфера премьеры: полковники махали фуражками своим женам, жены — платочками — пенсионерам, пенсионеры — дворникам, а дворники — полковникам и т. д. Круговорот воды в природе.
Полковничьи мундиры были отутюжены, начищены, и с собрания можно было идти прямо на Красную Площадь или в бой — куда Генералиссимус прикажет…
Похрустывая сапогами, на сцену прошли все те же, кроме Певзнера, который был уже в Израиле, и Гнатюка.
— Сарру-Рэйзел Гольденвизер прошу подняться на сцену!
Полковник довольно быстро, минуты за две, произнес бабушкино имя. Явно было видно, что дома он репетировал. В зале прошел смешок.
Имя Сарра всегда вызывало смех, так же, как и «Абрам».
Смешные такие имена…
Бабушка не сдвинулась с места.
— Гражданка Сарра-Рэйзел Гольденвизер, вас просят пройти на сцену, — повторил полковник.
— Я учительница, а не актриса, — сказала бабушка, — я останусь в зале.
В толпе прошел ропот недовольства.
— Ну и штучка, — сказал кто-то.
Бабушка промолчала. Она дала себе слово молчать. И не допустить до приступа, не доставить им ни малейшего удовольствия.
— Мы бы хотели вас видеть, гражданка Сарра-Рэйзел Гольденвизер, покажитесь!
— Пожалуйста, — сказала бабушка и встала, — смотрите!
Ее невысокая фигура высилась, как утес.
— Садитесь, — приказал Сизов, — достаточно. Кто желает выступить, товарищи? Прошу на сцену.
Поднялся Однопозов, сменный мастер с испитым лицом. Бабушка хорошо знала его — периодически он устраивал в квартире дебоши, бил посуду, матюкался, крыл Брежнева и Суслова, и бабушке, как члену конфликтной комиссии, часто приходилось урезонивать его. Бабушку он слушался, клал топор, которым крошил все, что попадалось под руку, и шел спать. До следующего дебоша…
Он начал с места в карьер:
— Весной 1943-го года наш полк стоял под селом Одинцы. Мы готовились перейти в наступление, и наш комполка, товарищ Жухрай, приказал мне и сержанту Крапивину пойти в разведку и взять языка. Апрель был холодный, особенно ночи…
— Товарищ Однопозов, — напомнил Сизов, — мы обсуждаем персональное дело гражданки Гольденвизер!
