ГРУСТНЫЙ ХУЛИГАН БАРАНОФФ
Ленинградский двор в том далеком детстве был прообразом будущего взрослого мира — там дрались и играли в гроши. Чем еще занимаются на нашей земле?..
Наш двор на Владимирском нельзя было пересечь, чтобы не схватить по роже или не получить поджопник. При выходе из парадной валялись нераспиленные бревна. Их надо было перепрыгивать — и вы попадали прямо в кучу дерьма, за которой явно кто-то ревностно следил, чтобы она никогда не исчезала. За дерьмом шла чахлая клумба, на которой ничего не росло, и пьяницы использовали ее вместо общественного туалета. После клумбы стоял скособоченный грузовик, который случайно заехал сюда три года назад и так и не смог выехать.
Обойти все эти препятствия можно было только у самых стен — и это было небезопасно, поскольку дядя Леша любил по утрам пописать из форточки. Это поднимало ему настроение.
— Писать в унитаз неинтересно, — любил повторять он, — никакого отклика…
Из квартиры номер шестнадцать каждое утро появлялся Гаврилов с синяком под глазом, всех останавливал и интересовался, за что его избила жена.
В подворотне всегда пахло мочой. В ней на камне сидел дядя Гена, пьяный с сорок шестого года — года, когда мы вернулись из эвакуации — и просил на «лекарствие». Когда ему говорили, что он все равно купит водку, он обиженно отвечал:
— А, по-вашему, это не лекарствие?
Ленинградский двор после войны, где на голову могли угодить недоеденные щи, непотушенный окурок, утюг или пыль с вытряхиваемого ковра. Он пах махоркой, селедкой, печеным картофелем и пирожками с повидлом…
Горячие пирожки моего детства. Я шел за ними через наш двор, сжимая мелочь в кармане. Каждое утро мама давала мне восемьдесят копеек на два пирожка с повидлом — «перекуси на большой переменке» — и каждый раз я не доходил до них. Передо мной вырастал Громила — в рваных штанинах, с соплей под носом, прыщавый и рыжий. В отличие от клумбы, обойти Громилу было невозможно. Он был старше меня года на три и такой огромный, что, когда стоял в профиль — был шире, чем я в анфас. Из него можно было сделать трех таких, как я…
Красная морда его перекрывала всю подворотню — ту, что вела во второй двор.
Он был неимоверно вежлив, этот Громила.
— Привет, Породистый, — говорил он и давал мне нежный поджопник, — чтобы быстрее проснулся! Как спалось?
— Неплохо, — отвечал я.
— Директриса не приснилась?
— Н-нет.
— А у меня все кошмары, — зевал Громила, — каждую ночь снится, что нет денег на «Зенит»!.. Куда шлепаешь, Породистый?
