– Да как же, Архип, ты не хочешь понять, – умоляющим голосом возразил Серафим Николаич, – как ты не хочешь понять, что нам придется… даром все это!.. Заплатить, знаешь ли, надо…
– Что ты толкуешь, толкушка! – вдруг горячо и убежденно воскликнул Архип, – нешто в таком разе берут деньги… Чудачина ты… Тут произволение!.. Мы не зря как… – А еще ученый!.. Эх!.. Ты прямо так и так: Миколай, мол, Василич, я ежели простою у вас какую малость, вы считать ефтого не могите, потому – планида и все такое… – и с выражением полнейшего презрения добавил: – А еще учили вашего брата!
Ежиков стремительно выбежал из передней. Он был сильно взволнован. Виски и щеки его пылали румянцем, и на лбу мелкими каплями выступил пот.
Мне нет нужды посвящать читателя в те переговоры, которые имел я с Ежиковым по поводу его болезненной деликатности. Скажу только, что между нами было решено приехать мне как-нибудь в Лески и прогостить у него ровно столько же дней и ночей, сколько пробудет у меня он… На этом компромиссе Серафим Николаич успокоился.
Установивши наши отношения, мы засели за чай, Архип, уже успевший нахлебаться кулешу, тоже был приглашен. Он поместился у притолки и с неутомимым усердием истреблял чашку за чашкою. Но, истребляя чай, он в то же время не уставал вести разговоры. И я заметил, что эти разговоры его велись им с ехидной целью: сконфузить, пристыдить учителя и, пожалуй, позабавить меня, выставляя на вид его особенности, уморительно смешные и странные, по мнению Архипа. Он как бы давал мне представление. И, само собою, в представлении этом играл роль воплощенного благоразумия, неизмеримого по своему превосходству над «малодушием» Серафима Николаича.
Так, между прочим, получилось следующее представление.
– Миколаич! – воскликнул Архип с обычным своим угрюмым лукавством.
– Что тебе, Лукич?
– Стосковались, поди!
– Кто?
– А «брать»-то!
Ежиков моментально вспыхнул.
– Ты, барин, поди не знаешь братьев-то наших? – обратился ко мне Архип.
Я, разумеется, изъявил недоумение. Серафим Николаич пылко и невнятно запротестовал.
– Помолчи, Миколаич, – остановил его Архип и, многозначительно помедлив, снова обратился ко мне: – …А вот, к примеру, ежели мне жрать нечего, скотина какая была – подохла, подани стали, и самый я что ни на есть отёрханный мужичишка… И ежели я, к примеру, изобижен кем, аль опять вздерут меня в волостном за какие ни на есть художества… Что, аль сказать? – спросил он Ежикова, с уморительным простодушием стягивая кверху свои лохматые брови.
