– Я, ваше-ство, тоже проследил одного, – стыдливо заявил и зарумянился еще один батюшка, подслеповатый и белокурый, как младенец, – хитроумен он и суемудр… По пяткaм и средам употребляет от животных теплокровных… Кроме того, продерзостно рассуждает…
– Отлично, отлично… Кто же он?
– Фельдшер Игнатов.
– А, жаль, не мое ведомство. Но я запишу, запишу… Блюдите, отцы, на вас надежды отечества покоятся!
Вдруг встал и подошел к Гермогену купец-хуторянин.
– А что ежели, Гермоген Абрамыч, такая штуковина, – бесцеремонно произнес он, ударив своей лапой по столу, – приходит ко мне вдруг малый, и вдруг говорит: я тебе, говорит, денег за землю не отдам, потому ты пес и больше ничего как кровопивца… – То как это? по какой части, а? – Я так полагаю – он из умышляющих!
Отцы, жестоко огорченные неприличным поведением купца, тесно окружили его и, наперебой осыпая укоризнами, оттеснили туда, где он сидел доселе. Купец несколько сконфузился, хотя и не переставал произносить вполголоса:
– Нет, каким же манером «кровопивца»?!
А Гермоген выпил еще рюмочку fine champagne и поднял глаза на двери гостиной. И как будто целый рой соблазнительнейших представлений пронесся пред стариком. Государственное выражение его физиономии вмиг заменилось каким-то сладостным напряжением. Лик его внезапно подернуло маслом, губы оттопырились, ножки согнулись и задрожали, взгляд раскис и переполнился нежностью.
Он спешно направился в гостиную. Дамы подобострастно расступились. Он остановился среди них и, в какой-то млеющей истоме растопырив руки, произнес, обращаясь ко мне:
– «Incidit in Scyllam, qui vult vitare Charibdim…»[20]
и тотчас же пояснил: – Все вы прелестны, сударыни, все прекрасны… На что «сударыни» жеманно улыбнулись. (Они, не исключая на этот раз и Моргунихи, стояли.)
А Гермоген кропотливой походочкой подошел к юной лесковской учительнице. Та покраснела как пион, неловко присела перед Гермогеном и почтительно поцеловала его руку. Гермоген нежно потрепал ее по щечке, игриво ущипнул двумя перстами ее подбородочек, пощекотал беленькую шейку и, наконец, расслабленно пролепетал:
– Декольтировочку… декольтировочку, душенька… Пусти декольтировочку… Плечики, шейка, бюстик у тебя… во-о-осхитительно!.. Но декольтировочка, декольтировочка!.. Знаешь, платьице этак… С разрезцем, с разрезцем…
Гермоген даже губы облизал.
А от нее перешел к Моргунихе, жадно приник к ее пальчикам и, как бы раскисший от какого-то знойного томления, как бы истязуемый какими-то беспокойными ощущениями, поместился с нею на диване. Он и хихикал, и дрожал, и таял близ нее. А она играла своими взглядами, точно японец шарами, и пронизывала ими бедного старика.
