– Пожалуйте, барыня, – почтительно проговорила Маша.
Лошадь забила копытами. Белка с лаем бросилась к воротам.
– Уехали! – крикнул я во весь голос, влетая к Коле, – уехали!
Я вскочил на кровать и дважды стал на голову, упираясь ногами о стену.
– Свободны, свободны! – всё кричал я, стоя на голове, и мне было смешно, что вижу комнату опрокинутой. – Маша, скорее чаю! – нам некогда.
– Маша, они уехали! – заорал Коля и, тщетно попытавшись, подобно мне, стать на голову, спрыгнул с кровати и понёсся по комнате.
Через несколько минут Маша внесла чай на подносе. Как далека она была теперь от меня. Целая неделя прошла с тех пор, как я просил у неё прощения, и добрые чувства, взволновавшие меня, давно уже успели затеряться среди будничной жизни, с её маленькими радостями и маленькими заботами. Отсутствие Сергея в эти дни помогло забвению, и Машенька опять превратилась для меня в Машу, в горничную, в безответную рабыню; и, требуя от неё услуг, я теперь делал это зло, как бы наказывая её за минуты моей слабости… Безучастным взглядом посмотрел я на её покорную фигуру и вдруг нарочно толкнул её, чтобы вывалить поднос со стаканами из рук. И когда стаканы со звоном ударились о пол, а она вскрикнула от ожога, я с торжеством выбежал в столовую, напевая:
– Машка, дурка, обожглась!
– Ну, идём, – выговорил Коля, погнавшись за мной. – Они сейчас должны прийти.
– Машка, дурка, обожглась, – повторил я со смехом.
Маша вышла из нашей комнаты и, не показывая нам вида, что ей больно, с беспокойством спросила:
– Куда вы уходите, паничи? Ведь мамаша сердиться будут.
– Не твоё дело, Машка, – бросил Коля, выбегая в коридор.
– Не твоё дело! – крикнул я в свою очередь, наскоро допивая чай.
Она молча вышла, а я, ужасно оживлённый, побежал за Колей. Возле конюшни я нагнал его и мы вместе пошли к голубятне, где было назначено свидание с Сергеем и Настенькой.
– Их ещё нет, – произнёс Коля, глядя на луну.
– Сейчас придут, – уверенно ответил я и постучал зубами от волнения.
В комнате Странного Мальчика был свет. Знал ли он, что мы сейчас будем у него? Свеча с прыгавшим пламенем мерцала, как звезда. Весь двор и стены флигелей и крыши утопали в ярких синеватых тенях, и от них было весело, как в праздничный день. Из голубятни шли шорохи, воркование. Кричали птенчики, протяжно, жалобно.
– Кто-то идёт… – прошептал Коля.
Я впился глазами в длинные качавшиеся тени придвигавшиеся своими огромными головами к стене левого флигеля.
