Когда Ита, движимая состраданием, подошла к нему и взяла на руки, он сначала испуганно пискнул, но почувствовав теплоту тела, вдруг закричал каким-то и рыдающим, и радостным голосом и судорожно прижался к Ите, не сводя с ее лица своих измученных глаз. Он дрожал и икал от холода, и Ита в руках своих не чувствовала ни капли его теплоты. Ему было шесть месяцев, хотя по росту и по весу нельзя было дать более двух. Ножки и руки были в струпьях. В иных местах корка, готовая упасть, отделилась от тела, и ребенок казался утыканным иглами. Голова тоже была в ранах, и в них кишели вши. Ита заплакала, глядя на маленького мученика со старческим лицом, который все терся о нее, всхлипывал и умолял. У нее даже не родилось вопроса. Передав своего мальчика Гитель, которая начала посмеиваться над ней, она уселась на табурете, расстегнулась и вынула грудь, полную соков и жизни.
Сначала ребенок упирался и не хотел брать груди, совсем не приученный к такой пище, и бился и рвался на руках, разобрав, что это не его кормилица, которую он считал матерью; но когда Ита насильно брызнула ему в рот сладкого и теплого молока и прижала к нему грудь, согревшую его полузамерзшее лицо, он жадно набросился на нее и, прищелкивая языком и захлебываясь от жадности, меньше чем в пять минуть опорожнил ее.
– Кушай, кушай, бедняжка, – ободряла его Ита, радуясь его счастью, – подожди, я еще дам, ну подожди же. Голубчик, как ты голоден!
Она, казалось, забыла зачем пришла и, рассевшись широко на табурете, чтобы удобно было кормить, переменила грудь. В комнату никто не приходил и не мешал. Гитель, которой наскучило сидеть здесь и трудно было держать двух детей, решилась, наконец, поторопить Иту.
– Я здесь не оставлю своего ребенка, – решительно выговорила Гайне, – лучше сразу убить его. Поищем другой женщины. Не может быть, чтобы везде было так, как здесь. При том же у этой Шейны имеется ведь один ребенок, куда же ей взять еще другого.
– Вам кажется, что вы барыня, – засмеялась Гитель. – Здесь почти все берут по два, по три ребенка на выкорм, и детям нигде не лучше, чем здесь; я это отлично знаю. Мне ведь не первый раз отдавать. Сначала я также рассуждала, как вы, но, теперь, когда разузнала правду и привыкла к ней, то молчу и не думаю об этом. Ничего ведь не поделаешь. Даже то, что вы видите, не самое худшее; довольно я насмотрелась. Правда, есть женщины другие, но и у них только чуточку лучше и чище.
– Никогда я к этому не привыкну! – расстроенно возразила Гайне, положив из предосторожности заснувшего ребенка на полу на подушке, – и если бы люди видели то, что я увидела здесь, то этого зла не существовало бы больше.
