Но к утру ничегоне высыхает.
Женщина осматривает кровать, я рядом виновато переминаюсь с одной босой ноги на другую.
"Он намочил постель", восклицает она с отвращением. Она нюхает простыни и сдёргивает их, собирает в охапку постель,
и со злым лицом выходит из комнаты.
"Ты так делал дома? Я, по крайней мере, должна была знать. И твоя мать могла бы сообщить об этом, не так ли?"
Нет, дома я не мочился в постель. Такое было очень давно, мы держали это в секрете, моя мама и я, и даже перед папой...Но это закончилось пять лет назад.
За завтраком я веду себя как можно незаметнее, чтобы своим видом меньше вызывать отвращение к себе.
У меня чувство, что всё уже не исправить, я окончательно всё испортил.
Обмочил постель, не хожу в церковь, не молюсь перед едой, потерял продовольственные карточки, я одно
сплошное недоразумение.
"Кем же ты станешь,"часто говорила мама мне, когда я приходил домой из школы с плохими отметками, "наверное
только мусорщиком." Я видел эту вонючую повозку, ездившую по улицам во второй половине дня. Позади кузова висели мешки, заполненные чем-то бесформенным, серым, с длинными, липкими нитями, свисающими из них. Мужчина, который
забирал мешки с отходами, шёл в запятнаном, мешковатом комбинезоне и больших резиновых сапогах и хлопал поводом по
худой спине лощади. И я однажды буду таким?
Я вытираю лицо, тру его отчаянно, но ручеек слёз унижения продолжает течь.
По какой-то причине я в этот день не иду в школу, женщина так рассержена, что не удостаивает меня взглядом и
только Янти и Мейнт уходят в школу. Молча она убирает в комнате. Я не вижу мужчину, но он, вероятно, очень рано ушёл в море.
Я вжимаюсь в стул у окна и теряюсь в доме. Мне скучно до смерти. Утру кажется не буден конца, и наконец к полудню все возвращаются домой, к еде в больших горшках, стоящих на столе. Они, кажется, забыли моё ночное недержание, забыли даже то, что я есть, они говорят друг с другом и не обращают внимание на меня. Посреди еды я вдруг ощущаю потребность посетить туалет за домом.
Приходит Диет, высматривает меня и находит меня поникшим и сидящем над очком.
"Он срёт," говорит она, когда возвращается, "Ему ещё нужно там посидеть."
В моём алькове я слышу, как она говорит шёпотом обо мне.
"Городские не привыкли так много есть. Тут нет ничего странного. Его желудок должен привыкнуть к этому."
Но мать громко протестует: она убеждена, что они получили слабака, а она настоятельно просила девочку для Пики.
