— Мишель, Мишель, Мишель! Я умираю! Я не могу, это невозможно, мне нужен консилиум из пятнадцати психоаналитиков! Или заклятие дюжины шаманов! Нет, это не поможет! Я его люблю! А-а-а!
Ей было наплевать, что прохожие оборачиваются, а стайка голубей то и дело беспокойно взмывает вверх от ее отчаянных криков. Эмили сидела на краю фонтана в парке и горько рыдала, телефонируя в Канаду.
— Подожди, сестренка…
— Я его люблю! Я не знаю, как это вылечить! Я не могу его видеть! Почему меня все время выносит к нему?!
— Эмили…
— Еще сегодня я собиралась найти другого! А свернула именно в этот бар! Представляешь?!
— Ты можешь мне объяснить…
Но она ничего не могла объяснить, она могла только плакать, отчаянно и неудержимо, потому что так было всегда, если встреча с Ричем не затягивалась на две недели.
— Я знаю, — ныла она. — Мне надо его убить. Мишель, это единственный выход!
— А потом мумифицировать и поставить в шкаф. Ты можешь наконец…
— Ты еще шутишь! — заголосила Эмили, вскочив с мраморного бордюра и снова спугнув голубей. — Но что мне делать? Как? Он преследует меня! И даже не он, а эта проклятая судьба! Понимаешь?
— Нет.
— Ничего ты не понимаешь! Никто мне не может помочь! Это просто… Кругом одни враги!
— Кто?
— Тетя стерва! Сандра предательница! Джонни встречается сразу с двумя близнецами! У Флетчера любовница! Дурдом!
Мишель молчала.
— Эй! Ты слышишь?
— Слышу.
— И что?
— Это я должна у тебя спросить что. — Мишель явно начала злиться. — Слушай, Эми, а Джонни-то тут при чем?
— То, что он встречается…
— Это его личная жизнь и мистера Флетчера, кстати, тоже. Я имею в виду любовницу.
— Но как ты не понимаешь?! Я ехала от матери, чтобы обрести покой и уют. Чтобы обрести семью, потому что у нас…
— Я знаю, — оборвала ее Мишель. — Не надо подробностей.
— Ну вот. И в первый вечер мне показалось, что все так и есть. Что меня любят и ценят. И что я теперь смогу жить без вечного маминого давления. И что смогу начать самостоятельную жизнь.
— А оказалось, что не сможешь?
Эмили открыла рот, чтобы ответить что-нибудь резкое, и осеклась. Жить-то ей никто не мешает. Как-то она сразу об этом не подумала?
— Слушай, ты, по-моему, просто привыкла жить под чьим-то началом. И теперь, когда впервые до тебя никому нет дела, вместо того чтобы радоваться свободе, сидишь и рыдаешь, что все предатели. Думаю, что, если бы тебя продолжали опекать, как в первый вечер, ты тоже стала бы жаловаться. Но уже на то, что, вырвавшись из-под материнского крыла, попала под тетушкино. Так?
