Но вернусь к литераторам. Дом Чехова в Ялте, дом Никитина в Воронеже, квартира Достоевского в Санкт-Петербурге… Скромно жили, чего уж там. Стол, чернильный прибор, перья, карандаши, лампа. Простые стулья. Неизбежные этажерки. Эх…
В двадцатом веке научно-технический прогресс и прогресс социальный помогли обзавестись имуществом многим. Купцам особенно, но и другим кое-что перепало. И случилось то, что случилось. Полинезийский синдром. На тихоокеанских островах веками жили стройные туземцы. Будешь стройным, когда кокосов мало, а с рыбой когда густо, а когда пусто. В двадцатом веке многие острова попали под управление различных держав, а некоторые даже на тех или иных условиях различные державы к себе присоединили. Разместили на островах базы, заводы, банки, и потому благосостояние туземцев неслыханно возросло. Не было-то ничего совсем, пирога да острога, и то не у каждого, а тут то помощь правительственная, то просто зарплата. И стали стройные островитяне тучнеть с невиданной скоростью. При росте сто семьдесят сантиметров весить килограммов сто. Или сто двадцать.
Примерно то же случилось и в России. Только нас не присоединили, во всяком случае открыто. Просто в результате определённых политико-экономических манёвров часть граждан получила доступ к продуктам и товарам, о которых раньше могла лишь мечтать. Забыли, что ли, как в очередь на кухонный шкафчик на три года вперёд писались первого января восемьдесят восьмого года? А теперь пошёл да и купил. И привезут, и установят, если, конечно, деньги водятся. В некоторых местах, благоприятных для обитания рублей, долларов и евро, они водятся. И в дома хлынула мебель, за ней – бытовая техника, техника культурного назначения, одежда, обувь, бельё, книги. Что только не хлынуло… Часто скверного качества, но я сейчас о количестве. В квартирах приходится ходить бочком, а не то недолго и застрять между диваном и гарнитуром. Правда, часть вины и на квартирах тоже: уж больно они маловаты, а купить большую и новую даже в тех местах, где водятся деньги, способен далеко не каждый, тем более не каждый литератор.
И потому есть смысл сходить в музей, если его не закрыли. Помните, в школьном стихотворении были строки:
«Уж в этом чайнике нельзя,
Должно быть, воду греть,
Но как нам хочется, друзья,
На чайник тот смотреть!»
Допуская, что чайник тот подлинный, остается только позавидовать музею. И тем, кому хочется смотреть на чайник. Ну да, чайник, который сохраняет работоспособность в течение десятилетий, стоит того, чтобы на него посмотреть (воду греть на нём нельзя из иных соображений: не каждый этого достоин). Я за последнее десятилетие поменял пять чайников. И покупаю не самые дешёвые (впрочем, и не самые дорогие). Очень эти чайники не любят, когда их роняют. Тесно на кухне, задел локтём — он и падает. А тот, ленинский, только звякнет добродушно, его роняй не роняй – одно.
