Глупо все вышло, глупо и пошло. Должно быть подумала, что я с ней заигрываю. Как какой — нибудь сопливый пацан, строящий из себя взрослого. Хорошо хоть не спросил не надоело ли ей быть человеком. А ведь мог, с меня станется! Напугал девчушку до полусмерти, вот она и поспешила убежать прежде чем я еще что нибудь отчубучу. Надо будет попробовать свести все к шутке, а лучше, наверное, сделать вид, что ничего не произошло. В этой жизни никогда никому ничего объяснить не удается, так лучше и не пытаться. Человек в принципе не может понять другого человека и тем самым переступить разделяющую их черту. Все, забудь, проехало! Сейчас сделаю глоток крепкого кофе…
Картинка перед глазами вдруг дрогнула и, будто в потоке горячего воздуха, подернулась рябью, и я увидел, как на карте Палестины начинают вздыбливаться горы. Что-то странное происходило с головой, мысли путались, а сама она стала неимоверно тяжелой, словно налилась свинцом. Сердце предательски екнуло и дало перебой, и на меня разом навалилась потливая слабость. С нарастающим страхом я чувствовал, что она обволакивает все мое тело, проникает в каждую клеточку. Пол вздыбился, как палуба корабля, кресло поехало в сторону. Стараясь не упасть, я вскочил на ноги, но опоры не было, как не было стен и окон кабинета. Налетевший откуда-то вихрь подхватил меня и потащил в открытое пространство. Стало трудно дышать, рубашка прилипла к спине. Все вокруг начало меркнуть и я услышал собственный, доносившийся из неимоверной дали голос: до чего не хочется умирать! Почувствовал, как окружающий мир вертанулся вокруг меня, словно вокруг своей оси и, едва ли не со щелчком…
…вернулся на привычное место. Я снова сидел за столом в собственном кабинете, а на его полированной поверхности громоздились папки с документами. Перед глазами все еще плавали радужные круги, в висках отбойными молотками стучала кровь, но каким-то внутренним знанием я уже знал, что все позади и кризис миновал. Карту Палестины привычно пересекала голубая лента Иордана, секундная стрелка напольных часов дергалась, словно в судорогах. Мне дано было жить…
Не знаю, сколько все это продолжалось, но постепенно дурнота начала проходить. Я чувствовал, что способен встать и пройтись по кабинету, но делать этого не спешил. Было приятно откинуться на высокую спинку кресла и так сидеть, ощущая, что приступ прошел и ты в полной мере владеешь собой. За окном все так же моросил дождь, но теперь он не раздражал, а дробью своей свидетельствовал о том, что ничего не изменилось. О пережитом напоминали только шум в ушах и покалывающая ватность ног. Я смотрел на кипу бумаг на столе и тупо думал, что на этот раз все обошлось и перспектива сыграть в деревянный ящик, пусть и обитый красным бархатом, отодвинулась.
