Ашотик, хорошо уяснивший себе правило, что во время игры мешать нельзя, приходил в комнату только за очередной порцией леденцов.
Аник сдержанно предложила остаться пообедать. Но Грант подал гостье пальто.
Уже ложились сумерки ясного зимнего дня, чуть морозило. После теплой комнаты это было приятно.
— Вот ты и видела всех моих…
Даже по голосу чувствовалось, как он их любит. А у Рузанны надолго сохранилось ощущение негнущейся, неподвижной руки Аник…
Но сейчас с ней был Грант. Он крепко прижимал к себе локоть Рузанны. В этот день Грант отвечал на все ее мысли:
— Аник была совсем девочкой, когда мы осиротели. Но не выносила, когда нас жалели. И я в детстве был такой же. В школе большей частью голодный бегал, а ни за что куска хлеба не брал у товарищей. Только потом переборол это в себе. А сейчас мечтаю о том дне, когда можно будет войти в любой дом и сказать: «Люди, дайте мне супу, я голоден…»
Рузанна засмеялась.
— Ты как Тосунян. Только он, наоборот, хочет людей вывести из домов и кормить всех супом в столовых!
Тосунян — живой человек, — одобрил Грант. — И мы сейчас пойдем в столовую.
— Нет, пока что суп вкуснее готовят дома. Пойдем к нам.
Но дома не оказалось ни обеда, ни родителей.
Ключ, как всегда в таких случаях, был у соседки. На столе лежала записка: «Приглашены обедать к тете Альме, взяли билеты в музкомедию. Приходи и ты».
— Да здравствует Тосунян! — провозгласил Грант.
Но в каждом доме есть какая-нибудь еда. Нашлись яйца, масло, кусок сыру и даже немного вина. Продолжался праздник, не похожий ни на один из праздников, потому что к чувству счастья примешивалось тревожное волнение. Рузанна преодолевала его, пока необходимо было что-то делать — приносить посуду, жарить яичницу. Но когда они сели за стол друг против друга, выражение такой же тревоги появилось и на лице Гранта. Он хотел улыбнуться ей — и не смог.
— Ешь, ты ведь голодный, — приказала она. — Выпей вина! — Сейчас он был послушен ей во всем. — Сядь, как ты сидел у вас в передней.
Грант сел на скамеечку у ее ног.
— Позволь мне уйти, Рузанна.
Она негромко засмеялась.
— Никуда ты от меня не уйдешь…
Он целовал ее руки, целовал колени сквозь ткань платья, ноги в маленьких черных туфлях.
Рузанна знала, что эта любовь нелегкая, путь ее неясен и неизвестно, куда приведет.
Но когда Грант поднял к ней лицо — и горестное, и счастливое, и молящее, — она кивнула ему и закрыла глаза.
* * *
Напротив Тосуняна сидел сгорбленный старик. Его близко посаженные глаза живо глянули на вошедшую Рузанну. Утолщенными в суставах, непослушными пальцами он завязывал тесемки толстой потрепанной папки и приговаривал:
