— Степанида, женка твоя, сказывала, — вмешался Клепа, — когда он мальцом был, напугал его леший.
— Верно, Егор, годков до восьми случалась с ним падучая, а потом прошло.
— А теперь, вишь, снова взялось! — удивился Митрошка.
— Есть с чего, — вздохнул Любим. — Много горюшка ему, бедолаге, досталось.
— Плач сынка вроде бы ему почудился, — сказал Гордей.
— Может, и вправду мается неприкаянная душа дитяти да тревожит его?
Все замолчали, снова прислушались. В лесу по-прежнему не слышно было ни одного необычного звука.
— Почудилось… — заметил кто-то.
— Такое сколько хошь бывает. Со мной не раз случалось, — затараторил Митрошка. — Помер как-то в Серпухове боярин, забыл, как и звали. Намедни здоров был, а тут вдруг преставился. Я еще кафтан ему шил, да все угодить никак не мог. То не так, се не этак — ахти как намучился. Не берет кафтан боярин, хоть плачь. А тут помер… У меня даже на сердце отлегло, даром что грех сие: Божья тварь душу отдала. Прости меня, Господи, Божьей тварью боярина назвал… В ту ж ночь, как захоронили боярина, — продолжал таинственным голосом лесовик, — только спать я лег, скрипнула дверь, заходит кто-то. Гляжу: боярин пожаловал!.. Идет к лавке моей, страшный такой, руки вытянул, вот-вот схватит… «Где мой кафтан, давай его сюды!» — говорит. Во мне все захолодело. Ну, думаю, смертушка моя пришла. Кафтан-то, как хозяин преставился, я сыну боярскому Епишке Ползуну продал… — Митрошка перевел дух, покосился на станичников, которые настороженно внимали его сказу, и удовлетворенно хмыкнул.
— Не приведи Господи! — вздохнул кто-то из лесовиков.
— Погоди, не сбивай! Что дале было? — нетерпеливо спросил атаман.
— И тут осенила меня благодать! — поднявшись на ноги, выкрикнул Митрошка. — Сотворил знамение крестное!..
— Ну?! — подались к нему все. — И что же?
— Фью… Как взвоет боярин дурным голосом. Куда только делся!..
— Вишь ты! Наш Митрофан завсегда сухим из воды выйдет! — загомонили лесовики. — Давай еще сказывай!
— И не такое со мной бывало, — разошелся швец. — Иду я как-то по Твери, темнеть уже стало…
Станичники приготовились слушать его очередные россказни, но в это время зашелестели кусты, а из-за них появился Сенька.
— Слышь, мужики! — с трудом переводя дух от волнения и бега, выкрикнул он. — Тут по соседству в лесу сироты, душ тридцать!
Беглецы были из-под Тарусы, некоторые даже знали Гонов, встречались на городском торжище и в церкви. Вначале сироты косились на вооруженных лесовиков, но, когда Любим рассказал, что те освободили Гонов из полона, успокоились. Тут же зарезали телку, сварили суп, поджарили на углях мясо.
