— Куда их заберут?
— Этого я тоже не знаю.
Я не могла представить Сэма в реальном мире, покупающим пончик в кофейне, читающим газету на скамейке в парке. Других — может быть. Кас мог стать тусовщиком и бабником. Ник был воплощением засранца, пусть и красивого. А Трев однажды сказал мне, что если когда-нибудь выйдет, то пойдет в школу и будет изучать английскую литературу.
Но Сэм…
— Их когда-нибудь отпустят?
Папа снял очки и потер переносицу.
— Не знаю, Анна. Правда, не знаю.
Я почувствовала, что разговор окончен, и заткнулась. Мы поели, я вымыла посуду и вытерла стол, а папа ушел в гостиную. Я закинула белье в стиральную машину.
К тому времени на часах перевалило за восемь и снаружи потемнело. В своей комнате наверху я перелистала каналы и не нашла ничего стоящего. У меня даже книжки новой не было. Поскольку вся работа по дому была выполнена, я решила сделать новый набросок в мамином журнале.
Лежа на животе на кровати, я открыла последний из моих эскизов. На нем была изображена девушка в лесу и ветви клена, тяжело прогибающиеся от снега. Силуэт девушки был размытым, выцветшим и клубящимся, как ленточки дыма. Будто она исчезала с каждым новым дуновением ветра. Быть потерянным или разбитым — главная тема моих рисунков уже около года, с тех пор, как по выходным я стала ходить на уроки живописи в местном колледже.
Но не посещение занятий открыло новый источник вдохновения, а разговор с Тревом.
Мой учитель отметил, что я обладаю редким талантом, но еще не раскрыла своего потенциала. Сказал, что мне не хватает вдохновения. Я, как всегда, спустилась в лабораторию, чтобы выпустить пар, и поговорила с Тревом.
— Не понимаю, — сказала я ему, прислонившись к кирпичной стене между его комнатой и комнатой Каса. — Недостаток вдохновения? — вздохнула я. — Что это значит?
Подойдя к стеклу, Трев принял точно такую же позу, так что мы стояли друг к другу боком.
— Это означает, что ты рисуешь то, что видишь, а не то, что чувствуешь.
Глядя на него, я скрестила руки на груди.
— В моих набросках мамы предостаточно эмоций.
Его янтарные глаза потеплели.
— Но ты не знаешь свою мать. Ты знаешь только то, что слышала, и то, что ты скучаешь по ней. Как насчет того, чего хочешь ты? Твоих надежд? Твоих мечтаний? Твоих увлечений? — Он повернулся ко мне лицом. — Твой учитель намекнул копать глубже.
Выражение его лица из полностью понимающего и открытого стало сдержанным, будто он молчаливо побуждал меня к чему-то. Он не договаривал, потому что иначе все было бы слишком просто.
