Худосочный юноша, одетый в слишком короткие для него – чуть ниже колен – штаны, медленно ходил туда-сюда по бараку, разглядывая кучи хранящегося в нем чистого белья. От лицезрения подобного изобилия у него на глазах выступили слезы.
Ян – престарелый «мусульманин» – лег на парочку сложенных вдвое одеял и то ли уснул, то ли притворился спящим. Яцек, староста блока, стоял с задумчивым видом, прислонившись спиной к стене. Иржи, Элиас и Берковиц осматривались по сторонам: они все никак не могли выбрать, где им расположиться. Отто же сразу подошел к Моше и встал рядом с ним. Моше поднял глаза.
– Что, Отто, ты чем-то недоволен? Девятеро из нас останутся в живых. По-моему, неплохой расклад.
– Да уж. Но кто именно останется в живых?
Моше прервал свою работу. Ему всего за несколько минут удалось воссоздать целый листок.
– Это мы должны решить сами. Ты разве не слышал, что сказал Kommandant?[41] Это – демократия в интерпретации нациста.
– Мне такая демократия не нравится.
– Мне тоже кое-что не нравится, – раздался чей-то голос.
Отто, оглянувшись, увидел, что к нему и Моше подошел Алексей. В выражении лица украинца сквозило беспокойство: он все никак не мог привыкнуть к новой ситуации, в которой оказался. Он – очень высокий, крепко сбитый, с перекошенным носом и сильно почерневшими от кариеса зубами – казался рядом с Моше и Отто великаном.
– Что ты хочешь сказать? – спросил у Алексея Отто, невозмутимо глядя на него снизу вверх.
– Я хочу сказать, что из нашего блока удрали трое, что они своим побегом навлекли на нас беду и что эти трое – твои друзья, Отто.
– Замолчи. Ты и сам не знаешь, что болтаешь…
– Знаю, и очень хорошо. Первого из них зовут Гжегож, ты с ним прекрасно знаком. Или, скажешь, он с тобой не из одной шайки?
– Он – мой товарищ, но не более того. Их у меня в лагере много. Ты, наверное, был бы не прочь узнать имена их всех троих накануне побега, чтобы сообщить о них эсэсовцам и благодаря этому получить дополнительную миску похлебки…
– Господи, что за люди! – воскликнул Иржи. Этот «розовый треугольник» лежал в полумраке, свернувшись клубочком, на стопке сложенных вдвое посреди барака одеял. Его голос, казалось, доносился из ниоткуда. – Ты посмел бы предать своих товарищей за миску такого дерьма, как Wassersuppe? Я, по крайней мере, потребовал бы кусок хлеба!
Алексей сердито повел плечами и ткнул пальцем в сторону Отто.
– Ты не мог не знать о готовящемся побеге. Мы сейчас находимся здесь из-за тебя.
