Получалось очень красиво – из пушистого, почти прозрачного снега, возносилась стройная колонна ее ствола, а под землей распласталась паутина корней, обтекаемая желто-оранжевыми волнами пара…
Красиво-то оно, конечно, красиво, но вот как прорвет трубу окончательно – уже не оранжевый пар, а ярко-красный кипяток начнет подмывать фундамент!
К желтеющему пятну спланировали две больших коричневых вороны. Но, видимо, быстро поняли, что приняли это облако подземного пара за нечто другое, во всяком случае, едва коснувшись снега лапками, оставившими на поверхности полупрозрачного сугроба характерные следы-крестики, они принялись о чем-то кричать друг другу и, сделав несколько скачков, поднялись и улетели.
И я снова стою у той самой двери, которая выпустила меня в мир сегодня утром. Круг сегодняшнего дня провернулся уже на три четверти…
...
О собачьих нежностях, теленовостях, положении в «либерально-демократическом лагере», окончании истории пропавшего винтика, пробуждении моего компьютера, а также об аналогиях поведения в системах «человек-машина». Первый морок.
Какой приятный глас музыки
Внезапну слух мой поразил.
Какие радостные клики
Мой тёмный разум ощутил!
Джим, ткнувшийся было в ноги с требованием оглаживания и почесывания, с собачьей проницательностью понял, что мне не до него, и, взглянув на меня с укоризной, отправился к Нателле, которая уютно устроилась в «большой комнате» в кресле с книжкой в руках. Она не оттолкнула, как я, песью морду, а принялась чесать ему за ухом, приговаривая: «Хороший пес, добрый Джим…».
Пришел я к Нателле с вопросом – не видела ли она моих запасных очков? Она, естественно, спросила – а куда я подевал те, которые постоянно ношу? Хотя более естественной, как мне кажется, была бы иная формулировка того же по сути вопроса – что случилось с моими постоянными очками?
Именно на него я и ответил, рассказав историю потери винтика. Нателла сказала, что, по ее сведениям, полученным из заслуживающих доверия источников, мои запасные лежат в той сумке, с которой я постоянно езжу в командировки, и нажала кнопку пульта дистанционного управления телевизором.
Телевизор мгновенно откликнулся на это голосом Аримы Халявиной: «… и тем нанес ущерб владельцам акций „Юкоси“ на сумму…», потом как будто икнул (это Нателла переключила канал) и запел сладким и сильным голосом Николая Ласкова: «Са-а-а-нта Лю-чи-и-ия…» – какой приятный «глас музыки!»
Я успел понять, что Халявина говорила не об амгарских проблемах с сернистой нефтью, а о ходе аппеляционного разбирательства скандального во всех отношениях дела бывшего владельца «Юкоси», который вот уже который год (из тех двадцати девяти, которые «впаял» ему «самый независимый от здравого смысла суд в мире») сидел в тюрьме, а вся «демократическая общественность» и в стране, и за рубежом, с напряженным вниманием следила за тем, как власти собираются выпутываться из этой ситуации в канун президентских выборов.
