Наступило довольно долгое молчание. И вдруг:
— Кто там?..
Теперь уже не стоило плутовать.
— Комиссар, которьш уже был здесь вчера. Я желал бы сказать вам несколько слов, мадемуазель.
И снова молчание. Мегрэ очень захотелось угадать, чем она занимается по ту сторону двери, отделенной от пола узкой полоской солнечного света.
— Я вас слушаю, — вымолвила она наконец.
— Будьте любезны открыть мне дверь. Если вы не одеты, могу подождать.
И опять эта раздражающая тишина. Затем вдруг легкий, короткий хохоток.
— Мне трудно выполнить вашу просьбу, комиссар.
— Почему же?
— Потому что я заперта. Следовательно, нам придется беседовать, не видя друг друга.
— Кто вас запер?
— Мой брат Карл. Я сама прошу его об этом, когда он уходит из дому. Я очень боюсь бродяг, а их тут немало.
Мегрэ ничего не ответил, достал из кармана отмычку и бесшумно вставил ее в замочную скважину. При этом у него слегка сжалось горло — быть может, из-за беспокойных мыслей, роившихся в его голове.
Однако, когда замок щелкнул, он не стал открывать дверь, а предупредил:
— Я намерен войти к вам, мадемуазель.
И странный контраст: из коридора, куда не проникал дневной свет, он вдруг попал в какую-то своеобразную световую декорацию.
Жалюзи были закрыты, но их горизонтальные планки пропускали широкие пучки солнечных лучей.
Интерьер комнаты был пронизан головоломным нагромождением светотеней. Стены, отдельные предметы, даже лицо Эльзы — все казалось словно разрезанным на светоносные слои.
К этому прибавлялись сладостно-терпкий аромат, исходивший от молодой женщины, и другие подробности, например, шелковое белье, брошенное на глубокое кресло, египетская сигарета, тлевшая в фарфоровой чашечке-пепельнице, поставленной на одноногий лакированный круглый столик. Ну и, конечно же, сама Эльза, облаченная в пеньюар цвета граната и возлежащая на черном бархате дивана.
Она во все глаза глядела на Мегрэ, а он, со своей стороны, тоже вытаращился на нее, изумленный, но явно забавляясь и, вместе с тем, пожалуй, немного страшась чего-то.
— Что вам угодно, комиссар?
— Хотел бы поговорить с вами. А если помешал, так уж соблаговолите извинить меня…
Эльза рассмеялась озорным девичьим смешком. При этом одно плечо оголилось, и она тут же поправила пеньюар. Съежившись, подобрав под себя ноги, она продолжала лежать, а светотени разрисовали «под зебру» и саму Эльзу, и диван, и все остальное в комнате.
— Как видите, ничего особенного я не делаю. Я вообще никогда ничего не делаю.
