— Генриетта, ради всего святого, перестаньте! Она с любопытством посмотрела на него.
— Вас удивляет то, что я говорю? Чего же вы ждали? Что вы станете меня утешать, а я буду вытирать глаза маленьким красивым платочком? Что сначала я буду потеряна от горя, а потом начну постепенно приходить в себя? Что я терпеливо и благодарно буду выслушивать ваши слова утешения? Вы, Эдвард, — очень хороший, но вы никогда ничего не понимаете!
С изменившимся лицом он печально произнес:
— Я всегда это знал.
— Вы представляете себе, чем был для меня сегодняшний вечер? Джон умер, но всем на это наплевать, кроме меня и Герды. Вы — радуетесь, Дэвида эта история раздражает, Мидж находит ее печальной. Люси продолжает находить развлечение в происшествиях, описанных в «Ньюс оф де Уорлд». Вы отдаете себе отчет в том, какой это для меня кошмар?
Эдвард молчал. Она продолжала говорить.
— В этот вечер ничто не кажется мне реальным. Никто не существует! Никто, кроме Джона!
— Хорошо, — тихо произнес он, — я не существую в полном смысле слова, я знаю это.
— Простите меня, Эдвард. Я считаю несправедливым, что Джон, который был полон жизни, умер!
— Тогда как я, наполовину мертвый, я — живой!
— Я совсем не то хотела сказать, Эдвард.
— Но вы это подумали, и может быть, вы правы…
Возвращаясь к вопросу, который задала себе, Генриетта сказала:
— Нет, это не горе. Или я совершенно бесчувственная? А я как хотела бы, чтобы смерть Джона была для меня тяжелым горем!
Эдвард слушал ее и не понимал. Он вздрогнул, когда она совершенно спокойно сообщила, что теперь должна пойти к пруду.
Вскоре она исчезла среди деревьев. Он стоял и смотрел ей вслед, потом неверной походкой вернулся в дом.
В салоне была Мидж. Она посмотрела на вошедшего Эдварда. Он был бледен, взгляд его — отрешен. Он совершено автоматически сел в кресло. Что-то нужно было сказать, и он громко сообщил, что на улице не жарко.
— Вам холодно, Эдвард? — спросила Мидж и встала. — Хотите, я разожгу огонь?
— Что?..
Она взяла коробку спичек на камине, встала на колени, чтобы разжечь огонь. Уголком глаза она наблюдала за Эдвардом. Почему у него такой отсутствующий, такой безучастный вид? Что ему сказала Генриетта? Вслух Мидж предложила:
— Пододвиньте свое кресло ближе к огню, Эдвард.
— Что?..
— Пододвиньте кресло — ваше кресло — к огню. Она говорила очень медленно, отчетливо выговаривая слова, как для глухого. И вдруг совершенно внезапно она сердцем почувствовала, что Эдвард, настоящий Эдвард, вернулся. Он улыбнулся ей.
