— Вот видите, дорогуша, а вам двадцать лет лагерей воткнули. А еще про какую-то невиновность песни поете… Спасибо, что не расстреляли.
В другой группе те же разговоры:
— Шлепнут ребят ни за понюх табаку. Шухер небось до штаба армии уже дошел. Этому Харченке отчитаться надо. Меры принял, виновные наказаны.
— Лучше бы уж на минах подорвались, чем так-то…
— Для всех ребята старались. Нехорошо вышло — на душе свербит.
— Неужто ничего придумать нельзя?
— Ну, че ты такое придумать можешь?
— А че ты на меня орешь?
— Нет, ну че ты придумать можешь, чего я не могу? Тимирязев с Менделеевым!
— Да отвали ты от меня, понял?
— Заткнись тогда и на нервы не действуй.
До вечера перемалывали событие. Отбой загнал всех в окопы, но штрафникам не спалось.
— Тихо! Слышите? Ползет кто-то!
Какие-то смутные шорохи раздались неподалеку, позвякивания и покашливания.
Штрафники подобрались, взялись за оружие. Прислушались.
— Ну-ка, — выглянул один из окопа и дал в темноту длинную очередь из автомата.
— Эй, сдурели там, что ли? — раздался голос. — Свои!
— Свои все дома! — ответил штрафник. — Кто такие?
— Соседи ваши… сто девятый полк… — Из темноты в окоп одна за другой свалились четыре фигуры.
— Здорово, штрафные! — весело сказали незваные гости. — Табаком не богаты? Послали нас просить за Христа ради — все выкурили, хоть волком вой!
— Найдем для дорогих соседей!
— На, закуривай! Чистый «Беломор»!
— Ого, откуда добро такое?
— Неужто не слышали? Мы ж продовольственный склад гробанули! — со смехом проговорил кто-то из штрафников.
— Был такой слушок. Бают, у вас чуть не полбатальона арестовали?
— Семерых только…
— И че им теперь светит? Небось вышака влепят?
— Да нет — говорят, благодарность от Верховного главнокомандующего!
И вновь беззлобный негромкий смех.
— Ох, хорош табак! Я до войны «Пушку» курил. А по праздникам — «Северную Пальмиру». На ноябрьские стаканчик поутру пропустишь, закусишь, закуришь, и поплыла душа в небеса!
— И музыка везде по радио: «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ!»
— Во-во, когда имеем, не ценим, а потерявши — плачем…
— Как же вы решились-то особистов раскулачить? Ну, народ отчаянный! Мы ведь тоже без жратвы двое суток сидели!
— А нам, паря, терять нечего!
— А в картишки никто перекинуться не желает? — Это, конечно, был Леха Стира. — Время скоротать, удовольствие получить…
В блиндаже обсуждали случившееся ротные Баукин, Родянский и Глымов и комбат Твердохлебов.
— Мы тут не дети, и не надо турусы на колесах разводить, — негромко говорил Баукин. — Ничем мы помочь ребятам не сможем.
