А вслед за этим наступила тишина. Твердохлебов сполз по стене окопа, тяжело вздохнул, ладонью утер пот с лица и увидел, что ладонь в крови. Едва волоча ноги, подошел Баукин, сел рядом, отпихнув убитого немца, проговорил:
— Щас они в атаку пойдут — будут отвоевывать.
— Много народу полегло? — спросил Твердохлебов, разглядывая руку, перепачканную кровью.
— Да, кажись, половину батальона положили, ежли не боле. А еще не вечер… Надо пулеметы поворачивать. Пойду погляжу, что там с патронами. — Баукин тяжело поднялся, потащился по ходу сообщения, обшитому еловыми досками, переступая через трупы немцев и штрафников.
Подошел Глымов, тоже сел рядом. Руки и одежда в грязи, и рукав телогрейки оторван. Пальцы у Глымова дрожали, махра просыпалась на землю.
— Старый я для таких физкультурных занятий, — сказал он. — Ежли немец не пристукнет, так сам от сердечного приступа загнусь.
— Вот немца отобьем, тогда загибайся на здоровье, — не согласился Твердохлебов.
— А до того времени, стало быть, нельзя? — усмехнулся Глымоз.
— Нельзя. Ложись вон к пулемету — бегать не надо, знай себе стреляй. — Твердохлебов попробовал встать.
— У тебя рожа вся в крови, точно у вурдалака, — сказал Глымов. — Дай-ка гляну.
Твердохлебов наклонился, и Глымов ощупал его лицо, сдвинул фуражку, тоже пощупал:
— Лихо тебя осколком шваркнуло — повезло, только шкурку содрало. Перевязать надо.
— Да нечем, мать ее, — выругался Твердохлебов и пошел, говоря на ходу: — Оружие к бою приготовить! Они сейчас в атаку пойдут — поближе подпустить, и гранатами. Очень фашист этого не любит…
Так и шел, медленно, с трудом, все повторяя:
— Оружие к бою приготовить, мужики. Немец в атаку пойдет — поближе его подпустить — и гранатами. Очень они этого не любят…
Леха Стира «потрошил» убитых — его пальцы быстро и ловко обшаривали карманы брюк и мундиров, извлекая оттуда всякую всячину: зажигалки, перочинные ножики, пачки сигарет, портсигары, куски шоколада, завернутые в фольгу, пачки фотографий, письма в конвертах, губные гармошки. Попадались очень даже шикарные, Леха разглядывал их с восхищением. Все это он бросал в небольшой дерюжный мешок, который неизвестно где и как раздобыл. И уже были на нем надеты серые немецкие солдатские штаны, заправленные в немецкие сапоги с широкими голенищами, и офицерская куртка с серебряными погонами.
— Хорошо прибарахлился, Леха!
— И вам советую. Отвалите, граждане, не надо действовать на нервы, — занятый «работой», отвечал Леха Стира. — Трофей — дело святое!
