Штрафбат | страница 32
— Тут можно одним броском преодолеть… Ежли, конечно, труса праздновать не станем. Учтите, командиры, трусов я сам расстреливать буду. И рука моя не дрогнет.
— Да будет тебе пугать-то, Василь Степаныч, — сказал Баукин. — Заладил, как тетерев на току…
— Не, я пока не пугаю, — усмехнулся Твердохлебов. — Сейчас пугать буду — приготовьтесь. Поле, по которому мы с вами пойдем, заминировано…
Командиры вскинули головы, с недоверием и недоумением глядя на комбата.
— Это как понимать? — хрипло спросил наконец Максим Родянский, командир третьей роты, сухой, узкоплечий человек.
— Они что там, белены объелись?! — возмутился Баукин.
— Не знаю, чего они там объелись, но поле заминировано, — вздохнул Твердохлебов. — И выхода у нас нету — только вперед.
— Перед наступлением-то чего не разминировали? — растерянно спросил Баукин.
— Не успели.
— Не успели? — переспросил Баукин.
— Да мы же все подорвемся, — сказал Максим Родянский. — Кто с немцем в окопах драться будет?
— Те, кто проскочит минное поле, — просто ответил Твердохлебов.
— Дела-а, — покачал головой Баукин. — Они нас и вовсе за людей не считают…
— Ты только сейчас это понял? — взглянул на него Родянский. — Когда коммуняки людей за людей считали?
— Родянский! — стукнул кулаком по столу Твердохлебов. — Отставить антисоветские разговоры!
Глымов в разговоре не участвовал — тупо смотрел на карту. Потом достал из кармана огрызок цигарки, чиркнул спичкой, пыхнул дымом.
— Ты, комбат, на бабушку свою орать будешь, — взъерепенился Максим Родянский. — Что я людям скажу? Айда, братва, на минное поле, вместе смерть примем?
— Именно так и скажешь, — ответил Твердохлебов. — Что ты другого сказать можешь?
— А не пойдут люди в атаку? — спросил Баукин. — Что делать будем?
— Не пойдут — всех заградотряд постреляет, — объяснил ледяным тоном Твердохлебов. — На поле будет шанс живым проскочить, до немца добраться…
— И немец тебя в окопах кончит, — вставил Родянский.
— А кто в окопе останется или назад побежит, у того никакого шанса не будет, — словно не заметив реплики Родянского, закончил Твердохлебов. — Вот это вы людям и объясните.
Долгое молчание повисло в блиндаже. Глымов курил, пуская клубы дыма, и все смотрел на карту, и трудно было понять, что он сейчас думает… Потом неожиданно он сказал:
— Этолегше.
— Что легче? — спросил Твердохлебов.
— А легше энкаведешников пострелять и уйти всем куды глаза глядят, — хрипло проговорил Глымов, все так же глядя на карту, расстеленную на столе. — Красноперых, поди, меньше, чем фрицев…