— Я всегда боялся несправедливости, пасовал перед ней.
— Знаю. Ты ершистый и злой. И очень добрый и безоружный. Я рада, что снова с тобой.
Она повернулась к маленькому бюсту Пушкина и бросила к подножью охапку лапчатых листьев, которые рассыпались веером.
— Спасибо тебе.
Мокрые листья пахли вином.
Парень опустился на корточки перед памятником и прочитал глубоко вырезанные буквы:
"Ты понял жизни цель, счастливый человек.
Для жизни ты живешь".
Деревья были какие-то неестественные. Влажность пропитала их кору, и они казались черными, обугленными.
— Смотри, — сказала она.
Возле самого партера виднелось несколько деревцев, листва которых была бледно-зеленой, но среди огненного индейского пожара других деревьев казалась слабо-голубой.
— Это нимфы прыгают, — понурила она голову, — метрески Пана. Знаешь, почему-то всегда ощущаю с ними кровную связь. Будто это я так…
И она запела на мотив старой пасторали:
— Я вас целую очень нежно…
Он посмотрел на нее ласково, как на ребенка.
— Нарисуй это, — сказала она.
— Да это же Ватто. В худшем случае Сомов… А можно и по-своему: идет аллеей такой селадон на красных каблуках. Лицо морщинистое, приторно-сладкое, один арап ведет его под руку, второй сзади несет табакерку.
— Не надо арапов, — сказала она, — пусть лучше две живые красавицы. Арапам что! А эти две видели, как на родной, доброй земле чужое вырастало: чужие театры, чужие дворцы, обычаи. Недобрая чужая сила. Страшно…
— Ну, я эти детские страхи пережил, — улыбнулся он, — тогда, когда ты не знала, что делаешь.
Они позавтракали в маленьком кафе, потом снова долго блуждали. И незаметно даже для себя самой она увела его прочь от людных аллей.
Старая церковь вросла в землю, провалившиеся ямы склепов были наполовину засыпаны листвой и мусором.
А внизу трепетала золотыми и зелеными монетами вся пронизанная косым грустным светом березовая роща.
С реки веяло тоскливой грибной прохладой.
Они спускались, волоча ногами целые лавины листьев. Над обрывом нависла выгнутая береза. И тут он прочитал в глазах девушки что-то такое, чего нельзя было не заметить.
Он прислонил ее спиной к этому выгнутому дереву, припал к ней, обнял, чувствуя мускулами плеча ее плечи, а руками — шершаво-атласную березовую кору.
Пошевелиться было нельзя, иначе они бы обязательно упали. Да им и не хотелось шевелиться. Он наклонился, поцеловал ее в приоткрытый рот.
И сразу закрутился вихрь, взметнулся над обрывом красный лиственный смерч. Парень подхватил ее на руки, сбежал вниз.
