— Как одна? — чуть слышно закричал Олега. — А я? А мы?!
— Все, все! — сказал врач. — Только не волноваться!
Белка послушно встала.
— Ты потом поймешь, Олежка, когда вырастешь…
Олега в свободно болтающейся на нем пижаме бродил по длинному больничному коридору, сидел в палате. Соседи по палате торчали в окнах, перекрикивались со стоящими внизу, задрав голову, родителями.
Седая прядка у него в волосах стала шире, захватила чуб и висок. Осунувшееся лицо было неподвижно, глубоко запавшие глаза смотрели спокойно и холодно…
Так же спокойно, молча он шагал рядом с Акакичем на базу. Акакич, наверное, боялся, что он снова будет упираться, цепко держал его за руку, торопливо рассказывал, что он проболел все каникулы, ребята давно учатся, но в школе говорят, что Олег способный мальчик, только рассеянный, и, если постарается, то быстро догонит.
Когда за ним захлопнулась дверь детского дома, Олега резко обернулся и будто впервые увидел ее — с крепкой пружиной, обтертую внизу пинками ботинок; и длинные темные коридоры с одинаковыми дверями слева и справа; зеленые стены со следами кисти и застывшими в краске щетинками; красный огнетушитель около стенда с пионерами-героями…
— Что, Петух, нагулялся? — спросил Слон.
— А мы тебя так ждали, так ждали! — пропищал Малек. Он валялся в ботинках на Олегиной кровати.
Олега подошел, глядя на грязные пятна на простыне под его ботинками.
— Слезь с моей кровати, — бесцветно сказал он.
— А если не слезу?
— Я сказал: слезь с моей кровати, — повторил Олега.
— Что-то я слышу плохо, — Малек сел и озабоченно пошуровал пальцем в ухе. — Ась? Ты что-то сказал, Петух?
Олега молча смотрел на него сверху. Потом развернулся и неумело ударил его по уху.
На мгновение в спальне стало тихо, потом налетели все разом — Слон, Мотя, Карабан, толпясь, мешая друг другу, выкрутили руку. Олега сел на колено, сцепив зубы, чтобы не закричать. К самому его лицу приблизились грязные ботинки Малька.
— Говори, Петух: «Извините меня, Алексей Николаевич, дурака-идиота»! Говори, хуже будет!
— Пустите, — сквозь зубы сказал Олега. — Пустите, тогда скажу.
Его отпустили, и он всем весом ударил Малька головой в живот, бросился сверху, вцепился в горло. Малек извивался на полу, мелькали кулаки, чье-то колено, сползшее одеяло.
— На! На! Мотя, по морде ему, по морде!
Когда Олегу оттащили, Малек хрипел, разинув рот, выкатив глаза, остальные стояли напротив, сжав кулаки, всклокоченные, красные.
— Что, Петух? Еще? Еще хочешь, да?
