Вильгельм ни разу не выезжал из Доорна, где он жил с новой женой — дамой не первой молодости и небольшим двором. Каждый удар, который обрушивался на Веймарскую республику, приносил ему радость и внушал надежду на то, что его призовут вернуться на трон. Он проявил определенный интерес к нацистам, впрочем, более заинтересованную и даже восторженную реакцию они вызвали у новой императрицы. Особенно ей понравился Геринг, который как-то нанес визит в Доорн. Вильгельму хватило здравого смысла понять, что нацисты не собираются возвращать ему трон, и начиная с 1934 года флирт с новыми правителями Германии прекратился. В последние годы жизни Вильгельм воздерживался от каких-либо публичных заявлений, но это отнюдь не означало, что он примирился со своей судьбой и врагами. Незадолго до своей смерти в июле 1941 года он стал свидетелем оккупации Голландии немецкими войсками.
Отношения между Вильгельмом и нацистскими правителями Германии оставались в целом холодными. Единственным исключением был его четвертый сын Август Вильгельм, или Ауви, — он стал убежденным нацистом и вступил в НСДАП. Внук и формальный престолонаследник Людвиг Фердинанд, напротив, поддерживал контакты с антинацистской оппозицией.
После 1945 года фигура кайзера Вильгельма в общественном мнении и в трудах исследователей отошла на задний план. Историю стали трактовать иначе: войну спланировали воротилы большого бизнеса, для Генерального штаба Германии она была поводом отвратить победу демократического социализма, а Вильгельм был не более чем орудием в их руках, так сказать, голограммой на фоне реальных событий.
Позднее в историографии произошел новый поворот. В центре внимания оказались отдельные, по большей части вырванные из контекста заметки или импульсивные высказывания кайзера, касающиеся евреев. На их основании стал распространяться тезис, что Вильгельм был рьяным антисемитом, Гитлер лишь продолжил дело кайзера. Вильгельм умер за полгода до Ваннзейской конференции, где была сформулирована программа «окончательного решения» еврейского вопроса, то есть физического уничтожения еврейского населения Европы. Он знал о преследованиях евреев в нацистской Германии, и из содержания довольно путаного письма, написанного им незадолго до кончины, сложно понять, что он одобрял репрессивные меры режима. Все это верно, но не надо забывать и другое: во время его правления никаких репрессий против евреев не было, ни один еврей не стал жертвой политики кайзера, если не считать тех немецких патриотов-националистов иудейского вероисповедания, которые доблестно сражались и пали в боях Первой мировой войны. Здесь кстати вспомнить пьесу Рональда Харвуда о дирижере Вильгельме Фуртвенглере. В одной сцене герои пьесы — офицеры после окончания Второй мировой войны обсуждают вопрос, был ли дирижер нацистом и должен ли понести за это наказание. Один из персонажей, майор Арнольд, говорит: «Этот человек допускал антисемитские выпады, очень резкие, поверьте, у меня есть его письма…», на что лейтенант Дэвид, сам еврей, замечает: «Покажите мне хоть одного из вас, неевреев, кто не допускал бы антисемитских выпадов, и я заплачу вам миллион».
