— Что же вы предлагаете?! Если даже принц сегодня в безопасности, это не может продолжаться вечно.
— Мессир, я предлагаю довериться человеку, спасшему вас из застенков.
— Но кто он?!
— Наверняка француз, наверняка офицер, наверняка дворянин, — ответил лорд Габерлин.
— Откуда вы знаете?
— Чувствую. Кроме того, после вашего освобождения в Париже его ждет гильотина. Он, вне всякого сомнения, знает об этой досадной перспективе, однако полон решимости продолжить свое дело.
— О его участии в моем освобождении могут и не узнать.
— Вероятно, узнают, — вмешался Кадуаль. — Я обязан отпустить с ним семьдесят три офицера-республиканца, ну и всякую их прислугу. Кто-нибудь да проболтается.
Я глянул вниз. Куривший у лестницы часовой выбивал трубку. Стоять дольше было бы неосторожно: еще мгновение, он поднимет глаза и придется объясняться. Я постучал.
— Легок на помине!
Кадуаль и лорд Габерлин сидели за столом, Лантенак стоял у одной из бойниц, стараясь держаться подальше от табачного дыма.
— Итак, месье Арно, — Кадуаль указал мне на грубо сколоченный табурет, — вы исполнили свою часть договора, поэтому, как честный и, согласитесь, благородный человек, я обязан выполнить свою. Завтра утром вас, вашего друга и всех пленников выведут на дорогу. Я даже готов вернуть им шпаги и сабли. Прочее оружие, уж извините, оставлю себе.
— Благодарю вас, генерал.
— Но это еще не все. Не знаю, очевидно ли это, но, испытывая благодарность и несомненный интерес к вашей персоне, обязан предупредить: после того представления, что было устроено в Ренне, в Париже лейтенанта Виктора Арно ожидает гильотина.
— Я понимаю.
Кадуаль замолчал, и в комнате стало очень тихо, только где-то потрескивал сверчок и ветер шелестел листвой ближайших деревьев.
— И все же едете туда.
— Я должен это сделать.
— Послушайте, — нетерпеливо перебил друзей Лантенак, — собравшиеся здесь отнюдь не дураки. Мы все прекрасно понимаем, что вы никакой не республиканец и выполняете задание. Скажите чье? Графа Прованского? Графа Артуа? Принца Конде? Или, может, еще чье-нибудь?
Я молчал, всем видом давая понять, что не склонен обсуждать столь «интимные» вопросы.
— Ладно, в конце концов, это не важно. Я вижу, вы храбры и преданны своему вождю, как подобает офицеру и дворянину. Каково бы ни было ваше задание, я предлагаю вам иное, несомненно, более значимое для Франции и для всей Европы. — Он замолчал, пристально вглядываясь в мое лицо. Маркиз был хорошим физиогномистом
