Мы принюхались – запах оттуда шел очень приятный. Я ничего подобного в жизни не нюхала. А пахло свежо. И сладко. А внутри лежал только какой-то цветной порошок. Не знаю, что это, но мне настолько понравился аромат, что остальное как-то стало и не важно. Вот подарок так подарок!
– А что это? – осторожно спросила Наперсток.
Я нерешительно дотронулась до розовой пыли, наполнявшей коробочку:
– Ну… наверное, это для запаха. Чтоб приятно пахло и все такое.
– На одежду нужно сыпать?
Камень наклонился к коробочке и понюхал. Наперсток подумала и ответила:
– Только по большим праздникам.
– А там что-нибудь еще есть? – поинтересовалась я.
И сунула палец. Добравшись до дна коробочки, я что-то нащупала:
– Ага, есть!
Квадратик плотной бумаги. Белый, с золотыми буквами – правда, какими-то странными и непонятными. Некоторые были совсем как наши, а некоторые нет. Во всяком случае, прочитать надпись не получилось: буквы переплетались, сползали со строки и завивались во все стороны – аж в глазах рябило.
– Положи обратно, – строго велела Наперсток. – А вдруг это что-то важное?
На самом деле это не вдруг важное, а совершенно точно важное. Потому что в руках у нас не обрывок, а целый, законченный документ – настоящее послание из прошлого мира.
– Надо отнести к Хранителю слов.
Мы, конечно, эту жестянку честно выменяли, но что, если она полезна для всего анклава? Присвоишь такую вещь – жди неприятностей. А неприятности у нас оборачиваются чем? Правильно, изгнанием. А изгнание – такими ужасами, что и сказать страшно. Мы переглянулись, положили плотный бумажный квадратик обратно в коробочку и закрыли ее. Еще раз переглянулись: все понимали, чем все закончится, если нас обвинят в присвоении общего достояния.
– Так, надо по-быстрому с этим разобраться, – заявил Камень. – А мне уже к мелким пора.
– Обожди немного!
И я бегом припустила прочь – нужно найти Шнурка. Парень обнаружился – вполне предсказуемо – на кухне. Кстати, у меня пока не было собственной комнаты – но ничего, теперь, когда есть имя, будет и личный закуток. Прощай, общая спальня молокососов.
– Чего надо? – строго вопросил Шнурок.
Ну не обижаться же на него… Мне дали имя, но это не значит, что Шнурок мгновенно изменится и перестанет меня шпынять. Для кого-то я еще долго, пару лет точно, останусь шмакодявкой. Ну а потом возраст даст о себе знать, и я начну стареть…
– Ты мне вот что скажи. Где мне теперь жить?
Шнурок вздохнул, но все ж таки повел меня через лабиринт – вглубь, вглубь; мы шли, толкаясь и уворачиваясь от прохожих, ныряя под навесы и обходя наставленные повсюду перегородки. Мое жилище оказалось зажатым между двумя другими, но это были четыре фута личного, принадлежащего мне одной пространства.
