С финансовой точки зрения оказалось выгоднее поместить здесь такое примечание, чем выбрасывать фразу, не замеченную нашими корректорами). Гортензия с интересом разглядывала отражение молодого человека в окне, слегка потускневшем от пыли. У него был прямой, несколько длинный, чуть экзотический, но благородный нос. Он был аккуратно причесан, но волосы его, казалось, легко было растрепать, а Гортензия питала слабость к аккуратным шевелюрам, которые, по всей видимости, легко было растрепать. Ростом он был чуть выше ее, и она подумала, что такой рост можно считать приемлемым. Несмотря на определенную широту взглядов, Гортензия никогда не вступала в близкое знакомство с теми, кто был ниже ее ростом. Однако ей предстоял долгий и трудный день в Библиотеке, и сейчас не время было изучать молодого человека с его прямым и благородным носом, волосами, которые легко растрепать, приемлемым ростом и красивыми руками, чинно сложенными на коленях.
В эту минуту сработал закон отражений, и Гортензия заметила, что молодой человек тоже ее разглядывает. Он разглядывал ее прямо, откровенно и, судя по накопленной информации (что выразилось в его взгляде), уже довольно долго. А она даже не отдавала себе в этом отчета — настолько она была поглощена разглядыванием его отражения в окне автобуса, который между тем приближался к остановке «Библиотека». И вот он нарушил молчание и сказал:
— У вас красивые глаза, мадемуазель, особенно правый.
Это соответствовало действительности.
Гортензия быстро поднялась и вышла. Автобус и молодой человек покатили дальше.
Гортензия направилась к читальному залу Библиотеки, куда мы, разумеется, последуем за нею, но с некоторой задержкой. На это есть две причины.
Во-первых, еще рано: читальный зал откроется только в десять утра. Это веская причина.
Вторая причина имеет более романтический, можно даже сказать, структурный характер. Следующая, десятая глава называется «Библиотека». А название настоящей, пока что не законченной главы — «Молодой человек из автобуса „Т“». Таким образом, мы находимся на своего рода нейтральной полосе, и даже если бы время позволяло (то есть если бы вдруг наступило десять часов), просто не имеем права проникнуть в Библиотеку. Все, что нам позволено сделать до конца главы, — это вместе с Гортензией занять очередь читателей, дожидающихся открытия зала.
Было только без четверти десять, но очередь собралась порядочная. Как всегда по утрам, первыми были члены Секстета Стариков, которые появлялись у этих дверей еще до девяти, чтобы войти раньше всех и занять места, причитающиеся им по праву. Четверо из них были мужского пола, двое — женского. Их читательские интересы нисколько не совпадали, их политические, религиозные и литературные взгляды расходились коренным образом, но это не помешало им объединиться для борьбы с остальными читателями, которые, как им казалось, претендовали на их места; вот почему каждое утро они становились перед дверями читального зала и мило улыбались друг другу, хотя каждый был уверен, что остальные пятеро — замшелые старые дураки и занимаются полной чушью; никто не осмеливался прийти позже других, опасаясь, что кто-то из них займет его место, разумеется, лучшее из всех.
